Он потер глаза. Странное ощущение. Что-то с его лицом не так. Переносица. Она более выраженная, чем ему помнилось. Правда, оживление всегда сопровождается необычными ощущениями, но тут что-то другое.
Он провел кончиком языка по зубам. Кажется, это не его зубы! Присмотрелся к рукам — его руки, тут без вопросов. Ну хоть что-то как положено. Но стоило только коснуться лица и… Щетина! У него всегда плохо росли волосы на лице, откуда вдруг щетина?! Да и скулы выпирают где-то не там… Это не его лицо! Что за черт?!
— Успокойся, все нормально, — произнес чей-то голос. — Ты на семь восьмых прежний ты. Даже больше, потому что теперь у тебя внутри твой мемоконструкт.
Он повернул голову — в углу комнаты сидела женщина. Темные волосы, пристальный взгляд. Зеленая одежда.
— Привет, Тайгер! — сказала она и удовлетворенно улыбнулась.
— Я… я вас знаю?
— Нет, — ответила она. — Но я знаю тебя.
Серп пришел холодным ноябрьским вечером. Солнце не засияло ярче, ничто не предвещало прихода избавителя. Но, увидев на пороге серпа, хозяева широко распахнули дверь и расступились, приглашая гостя войти.
— Добро пожаловать в наш дом, ваша честь. Проходите же, проходите. Торопитесь!
Серп Фарадей не торопился. Он двигался с той же вдумчивой решимостью, с какой жил всю жизнь. Терпеливо. Целеустремленно. Ответственно.
Он прошел в спальню, где уже несколько недель угасал человек — кашляя, хрипя, мучительно кривясь. Когда он поднял глаза на Фарадея, в них светилось отчаяние. Страх и одновременно облегчение.
— Вы слышите меня? — спросил Фарадей. — Вы страдаете от седьмой казни, но, полагаю, и сами это знаете. Ваши болевые наниты не справляются. Ничто не может облегчить ваши мучения. Прогноз один: боль будет усиливаться, вы будете слабеть, а потом наступит конец. Вы отдаете себе в этом отчет?
Мужчина слабо кивнул.
— И вы хотите, чтобы я помог вам?
— Да, да! — взмолились родственники больного. — Пожалуйста, помогите ему, ваша честь! Пожалуйста!
Серп Фарадей поднял руку, призывая к тишине, и наклонился ближе к больному:
— А вы сами желаете, чтобы я вам помог?
Больной опять кивнул.
— Очень хорошо. — Фарадей вынул из складок мантии маленькую баночку и откинул крышку. Затем надел на руку защитную перчатку. — Для вас я выбрал успокаивающий бальзам. Вы расслабитесь. Возможно, заметите, что краски стали ярче, ощутите эйфорию. А потом уснете.
Фарадей пригласил членов семьи встать вокруг кровати.
— Возьмите его за руки, — сказал он, — но не касайтесь тех мест, на которые я нанесу бальзам.
Серп окунул два защищенных перчаткой пальца в маслянистую субстанцию и мягкими, поглаживающими движениями нанес ее на лоб и щеки умирающего, затем спустился к шее. И заговорил — тихо, почти шепотом:
— Колтон Гиффорд, вы прожили образцовую жизнь длиной в шестьдесят три года. Вы вырастили пятерых чудесных детей. Ваш ресторан принес радость десяткам тысяч посетителей. Вы сделали жизнь многих людей ярче. Вы сделали мир лучше.
Гиффорд испустил тихий стон, но это не был стон боли. Судя по выражению его глаз, бальзам начал оказывать свое эйфорическое воздействие.
— Вы были любимы многими, и вас будут помнить еще долго после того, как свет сегодня померкнет. — Фарадей продолжал наносить мазь на лицо умирающего. Провел по переносице, под глазами. — Вам есть чем гордиться, Колтон. У вас много поводов для гордости.
В следующее мгновение Колтон Гиффорд закрыл глаза. Прошла еще минута, и его дыхание остановилось. Серп Фарадей закрыл баночку с бальзамом и, сняв перчатку, вложил ее вместе с баночкой в пакет со знаком биологической опасности.
Это была не первая его «прополка милосердия», и она будет не последней. Услуги Майкла Фарадея пользовались огромным спросом, и другие серпы следовали его примеру. У Ордена — вернее, того, что от него осталось после массовых возмущений — теперь появилось новое призвание. Серпы больше не причиняли безвременную смерть — они приносили желанный мир.
— Надеюсь, — обратился Фарадей к членам семьи, — несмотря на траур, вы не забудете отпраздновать его жизнь.
Серп заглянул в красные от слез глаза вдовы.
— Откуда вы узнали все про него, ваша честь? — спросила та.
— Это наша работа, мэм, — ответил Фарадей. Вдова опустилась на колени, чтобы поцеловать его кольцо. Фарадей по-прежнему, несмотря ни на что, носил кольцо, чтобы напоминать самому себе, кем он был и что утратил.
— Вам незачем это делать, — сказал он вдове. — Теперь это лишь пустая оправа. Ни камня, ни иммунитета.