— Теперь осталось придумать титул, — сказал Мендоса Грейсону. — Имя, соответствующее убеждениям тонистов… или которое можно было бы подогнать под убеждения тонистов.
Идея назваться Набатом пришла в голову Грейсону. Его фамилия была Толливер, а одно из значений слова toll — это «колокольный звон»[4], так что, можно сказать, таково было предназначение свыше. Грейсон весьма гордился своей придумкой — до того момента, когда люди и вправду начали называть его так. Что еще хуже, Мендоса изобрел помпезный титул, с которым и стал к нему обращаться: «ваша звучность».
— Этот титул, — объяснял он Грейсону, — ну, он… как бы отзванивает.
Грейсон взвыл.
Люди, однако, восприняли новшество нормально, и пошло-поехало: «Да, ваша звучность», «Нет, ваша звучность», «Чего изволите, ваша звучность?» Что за нелепость! Ведь Грейсон каким был, таким и остался. И тем не менее сейчас на него смотрели как на боговдохновенного провидца.
Затем Мендоса нашел впечатляющее место для аудиенций Набата и установил порядок: только один проситель за раз. Так Набат не будет слишком доступным, что придаст его облику еще больше загадочности.
Грейсон пытался возражать против торжественного церемониального одеяния, которое Мендоса заказал у одного знаменитого дизайнера одежды, но к этому времени поезд уже покинул станцию.
— Во все века выдающиеся религиозные деятели носили необычную одежду, выделяющую их из общей массы, так почему бы и тебе не поступать так же? — аргументировал Мендоса. — Ты должен выглядеть возвышенным, не от мира сего, потому что в некотором роде ты такой и есть. Ты уникум, Грейсон, и потому тебе надлежит одеваться соответственно.
— Театральщина какая-то! — возмущался юноша.
— Ах, да пойми же: без театральности не обходится ни один ритуал, а ритуал — краеугольный камень любой религии!
Грейсон считал вышитое оплечье, которое носил поверх своей пурпурной туники, смехотворным, однако никто и не думал смеяться; а когда он начал давать официальные аудиенции, то поразился, какое действие оказывает на просителей его одеяние: они падали на колени и лишались дара речи. Набат приводил людей в трепет одним своим присутствием. Мендоса оказался прав: благодаря своему внешнему виду Грейсон шел нарасхват, и народ покупал его с тем же рвением, что и синего полярного медведя.
Вот так, обрастая легендами, его звучность Набат, а вернее Грейсон Толливер, проводил свои дни, утешая страждущих и благоговеющих и передавая им мудрые советы Грозового Облака.
Кроме, разумеется, тех случаев, когда он вешал им лапшу на уши.
— Ты солгал! — укорило Грозовое Облако Грейсона после аудиенции с художником. — Я вовсе не советовало ему малевать в неразрешенных местах и не говорило, что так он обретет смысл жизни.
Грейсон пожал плечами.
— Но ты не утверждало и обратного.
— Информация о его жизни, которую я дало тебе, нужна была для доказательства твоей аутентичности, но твоя ложь подрывает доверие!
— Да не лгал я, просто дал ему совет!
— И все же ты не подождал моего слова. Почему?
Грейсон откинулся на стуле.
— Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой. Собственно, ты любого знаешь лучше, чем кто-либо другой. И при этом ты не можешь понять, почему я так поступил?
— Я-то могу. Но тебе не помешало бы прояснить эту мысль для самого себя, — наставительно заметило Грозовое Облако.
— Окей, окей! — рассмеялся Грейсон. — Кураты считают себя моими помощниками, ты смотришь на меня как на свой рупор в этом мире…
— Я смотрю на тебя как на нечто большее, чем просто рупор, Грейсон.
— Да ну? Потому что если бы это и в самом деле было так, ты позволило бы мне высказывать свое мнение. Ты позволило бы мне вносить свой вклад. И совет, который я дал сегодня — это и есть мой вклад.
— Понимаю.
— Ну как — удалось мне прояснить для самого себя?
— Да, удалось.
— И что скажешь — разве мой совет не был хорош?
Облако задумалось.
— Я признаю, что предоставление этому человеку свободы художественного выражения вне структурированных границ способно помочь ему реализовать себя. Так что да, твой совет был хорош.
— Вот видишь! Может, тогда предоставишь мне больше свободы?
— Грейсон…
Он вздохнул, уверенный, что сейчас Грозоблако пустится читать ему долгую скучную нотацию про собственное мнение — какая это ответственность и бла-бла-бла. Но вместо этого Облако сказало нечто совершенно неожиданное:
4
Здесь мы встречаемся с кошмаром всех переводчиков — обычной для Н. Шустермана игрой слов, труднопереводимой на русский язык. Как говорил переводчику автор, слово toll — многозначное, оно означает и «(погребальный) колокольный звон», и «плата за услугу», и «дань, пошлина». Как сказал переводчику автор, он имел в виду все эти значения. Это слово также входит составной частью в слово atoll (атолл, коралловый остров) и в фамилию Грейсона Tolliver.