— К вам?.. Куда это — к вам? — удивленно переспросил Алексей.
— К нам, в полицию, — снизил Тюрин голос до шепота. — Попервости я тебя самолично поднатаскаю, как и к чему приглядываться подобает, а дальше...
Тюрин не договорил. Громкий хохот Алексея заглушил его шепот.
— Ну и комик же вы, Анисим Фаддеич!..
— Это как так?.. Какой такой комик?.. — сначала смутился, а потом обиделся квартальный. — Я тебя, можно сказать, призрел, в расположенье пришел, а ты такие слова говоришь... И никакого смеха тут быть не должно.
Смеха больше и не было. Алексей собрал узелок со своим бельишком — других вещей не имел — и, рассчитавшись за жилье, решил перебраться к себе домой.
Квартальный был обескуражен таким поворотом дела. Хмуро сказал:
— Гляди, вьюнош, не промахнись. В случае чего — уследить за тобой я ведь завсегда услежу. Помни это.
В первую же неделю после этого квартальный два раза невзначай среди ночи наведывался к Брагиным. В первый раз дверь ему открыла старуха и чуть не насмерть перепугалась, увидев опять у себя в доме полицейского. Но он сразу же успокоил ее. Попросил только показать ему спавшего Алексея и на цыпочках пошел вслед за ней. Света от горящей лампадки было достаточно, и Тюрин мог убедиться, что его поднадзорный действительно дома. Во второй раз дверь ему открыл сам Алексей и тут же, на пороге, строго отчитал:
— Если еще раз повторится такое, я буду жаловаться и на вас и на полицеймейстера. Безобразие! Вместо того чтобы наблюдать за порядками, сами же нарушаете их, беззаконием занимаетесь. Ломитесь в дом, не имея никакого права на это.
А Тюрин и прекословить не стал. Дома его поднадзорный — и ладно. И хорошо.
Стеклодув Санька Мамырь жил в самом конце Громка у Карпельской заставы. Прохор и Петька не раз были у него и видели житье-бытье своего нового друга. Двухоконный домишко ветром подбит, сени небом покрыты. У них на артельных нарах уют невелик, но не лучше и в собственном доме у Мамыря.
Отец у Мамыря умер в позапрошлый холерный год. Мать неведомо куда ушла с каким-то отставным солдатом. С Мамырем жили два его родных деда — по матери и по отцу. Один дед — слепой, другой — на деревянной ноге. Санька с утра уходил на стекольный завод, а деды вешали по суме на плечо, брались за руки и тоже как на работу: сначала на церковную паперть, а потом — под окошки домов.
— Калекам убогим, благодетели наши, милостыньку Христа ради... — нараспев выводил то один, то другой.
Жили старики-сватья дружно; все добытое за день несли в дом, и только по большим праздникам, возвращаясь с побирушек, заходили в монопольку. Зрячий слепого не обделял. Совал ему в руки стаканчик и выбирал из сумы кусок помягче да повкусней.
— Будем здоровы, сват.
— Будем, сват.
Но в последнее время у зрячего что-то случилось с его остатней целой ногой. Не только ходить, а и ступить на нее было трудно, — хоть вторую деревяшку привязывай. Слепому без поводыря ходу не было, и они перестали отлучаться от дома.
— Помирать будем, сват?
— Пожили, хватит уж.
В ожидании смерти с утра вылезали из дому, усаживались на завалинке и зябли на самом горячем пригреве.
— Живы, мальцы? — осведомлялся Санька, возвращаясь с завода.
— Живы покуда.
— Ну и ладно. Сейчас картоху стану варить, кормить вас.
Прошла так неделя, другая.
— Чего-то сватьев не видать? Померли, что ли?
— Да и не слыхать, что померли, — говорили между собой нищие.
Переходя по Громку от дома к дому, Настасья Макеева дошла со своим Митюшкой до Карпельской заставы и увидела сидящих на завалинке стариков. Подошла к ним, поздоровалась.
— Занедужились, что ли? Не ходите...
— Занедужились, Настя. Сидим, смерти ждем, а она, похоже, сама занедужилась, не идет.
— Как же кормитесь-то?
Рассказали старики как. Придет Санька, хлебушка принесет, картошку сварит.
Настасья покопалась в своей суме, достала два куска пирога и подала старикам.
— Какой с творогом — тот за здоровье Акулины-именинницы, а с кашей — за упокой Финогена.
— Акулинин день, стало быть, ноне? — покивал головой слепой дед. — Акулины, вздери хвосты?..
— Акулиной-гречушницей у нас ее называют, — сказала Настасья.
— Скоро, стало быть, Тихонов день — солнцу тихо идти...
С этого дня Настасья Макеева доброхотно взяла на себя обязанность подкармливать убогих и немощных стариков. Что наберет за день, тем и поделится с ними. Тут куски и за здравие и за упокой.
А вскоре стала захаживать сюда и по другой причине.