— Я Брагин... Я...
Схватившись обеими руками за прутья решетки, девушка впилась в него глазами.
— Здравствуйте, Алексей... Я — Лена... Ле-на... Федор Павлович и Вера Трофимовна просили поклон передать.
— Что?..
— Поклон... Федор Павлович...
— Понимаю, понимаю, — кивнул Алексей. — Спасибо вам...
— Дело идет у них... Идет! — выкрикивала девушка.
— Все долги, скажи, квиты теперь. Вот ему что... — просунул арестант кулак между прутьями и погрозил им.
А в ответ ему с той стороны доносился визгливый женский голос:
— Самовар описали... Самовар и сундук...
Звякали кандалы, кто-то захлебывался слезами, плача навзрыд.
— Тишин!.. Прохор!..
— Я Тишин!..
Прохор увидел свою «невесту».
— Меня Натальей зовут...
Раскрасневшаяся русоволосая девушка с голубыми глазами одной рукой держалась за решетку, а другой перебирала перекинутый через плечо конец растрепавшейся косы.
— Я пришла... Проводить вас пришла... Вместе с Леной, с подругой мы... — наполовину слышал, наполовину угадывал Прохор ее слова.
«Наталья... Наташа... — смотрел он на нее. — На Аришу Макееву похожа, хоть у той были волосы темные...»
— Вам очень трудно?.. — напрягая голос, спрашивала Наталья.
— Ничего... Как-нибудь... Спасибо вам, — отвечал Прохор.
Надзиратель звякнул колокольчиком и направился по проходу между решетками.
— Свидание кончилось!.. Расходись!..
— Наташа... Наташа!.. — втиснул Прохор лицо между железными прутьями. — Я вас буду помнить... всю жизнь.
— Расходись!.. — кричали надзиратели, отгоняя арестантов.
А слепой старик все еще просил:
— Анисим... Ты мне голос подай...
Оттесняемые надзирателями Прохор и Алексей увидели друг друга. Проталкиваясь среди других арестантов, они встретились в тюремном коридоре, и Прохор обеими руками крепко сжал руку Брагина.
— Встретились, Алексей... Наконец-то... Мы с Матвеичем все время думаем о тебе...
— Вместе вы? — обрадовался встрече с Прохором Алексей.
— Вместе. Сразу после суда в общую камеру поместили. И на нарах с ним рядом.
— Держится старик?
— Держимся, — за Агутина и за себя ответил Прохор. — Ты — как?..
— И я — тоже, — улыбнулся Алексей.
Прохор и Алексей хотели задержаться еще хоть на минуту, пропуская впереди себя возвращавшихся со свидания арестантов, но надзиратели подгоняли их строгими окриками. Придется ли встретиться когда-нибудь снова? И — когда?
— Праздник нынче у нас с Матвеичем будет. Расскажу ему, как тебя увидал, — взволнованно говорил Прохор, и Алексей отвечал ему крепким рукопожатием, благодарный за эти слова.
— Держись, Проша, — крикнул ему на прощание.
— Ага, — отозвался Прохор.
Праздник... Агутин сидел на нарах и улыбался, слушая рассказ Прохора о его встрече с «невестой» и с Алексеем.
— По виду-то он какой? Не надломился в тюрьме?
— Нет, такой же, как был.
— Ну, а это — самое главное... Значит, увидал ты его, и... — снова и снова готов был слушать Агутин, и Прохор снова рассказывал ему о своей встрече с Брагиным.
Через два дня партию арестантов, в которой было около двухсот человек, провели ночью по затихшим улицам города, разместили по арестантским вагонам и повезли в другой город, в другую пересыльную тюрьму.
ПРИИДИТЕ КО МНЕ ВСЕ СТРАЖДУЩИЕ
И ОБРЕМЕННЫЕ
И АЗ УПОКОЮ ВЫ
В здании тюрьмы была церковь. Три года назад сумасшедший церковный звонарь облил керосином деревянный иконостас и поджег. Изнутри церковь выгорела, рухнула башенка колокольни с позолоченным крестом. Только высеченные в камне стены закопченные буквы, призывающие страждущих и обремененных, оставались над входом. Церковь восстанавливать не стали, а отремонтированное помещение приспособили под новые камеры.
На рассвете к тюремным воротам, под «гостеприимный» кров, тянулась очередная партия страждущих покоя и отдыха, обремененных усталостью, кандалами и болезнями. От вокзала, находившегося в пяти верстах от тюрьмы, серой бесформенной массой, с мешками за плечами двигались арестанты. Прохожие останавливались, молчаливо провожая глазами вереницу кандальников. Старухи усердно крестились, шептали молитвы, вздыхали. Моросил дождь — мелкий, холодный, словно уже наступила осень.
Сырой, серый, забитый крупным булыжником, будто черепами людей, двор тюрьмы. Группами в десять человек выкликают арестантов, и они проходят в контору. Оставшиеся во дворе топчутся на месте, согревают дыханием руки. Разносится гул голосов.
— Стой жди теперь на погоде...
— Часа два пройдет...
— Может, и три. Зараньше не управятся.