— Под конвоем вас солдат поведет, — сказал он. — До станции доберемся и на казенный счет по чугунке поедем.
— Озорничать захотел? — сначала неодобрительно отнесся к его затее отец, а когда пораздумал, решил, что Васятка ловко это придумал. Можно и поозорничать, если случай представится.
Они шли краем леса по обочине железной дороги — двое «бродяг» впереди, а конвоирующий их солдат — на два шага позади. За поворотом тропинки, огибавшей лесную опушку, показалась путевая железнодорожная будка. Около нее с ворохом прутьев возился обходчик, занятый починкой плетня.
— Стой! — скомандовал «бродягам» солдат.
Они послушно остановились.
Василий узнал, сколько осталось идти до ближайшей станции и когда будет поезд на Сызрань.
— А отколь, служивый, ведешь-то их? — поинтересовался обходчик, косясь на «бродяг».
— Оттоль, — ткнул конвоир пальцем в воздух у себя за плечом.
— Беспашпортные, что ль?
— А то какие ж еще! Заморился с галахами. Может, хлебца краюху дашь? Весь живот подвело.
— Хлебцем-то мы не дюже богатые, а вот ежель картох....
— Ну, хоть картох.
И обходчик вынес из будки полную пригоршню вареных картофелин.
— Ты, солдат, на место придешь — казенных щей похлебаешь, а им еда не сготовлена, — кивнул обходчик на глотавших слюну «бродяг». — Половину-то им отдай, люди все же.
— Ладно, не обделю, — пообещал солдат.
Хоть и без соли, без хлеба, а вкусна была эта картошка. Каждому по три штуки пришлось.
За будкой лес отходил в сторону от железной дороги, взбираясь на высокую кручу. Полустанок, к которому через час подошли беглецы, стоял на открытом месте. Пассажирами, ожидавшими поезд, были только какая-то старуха с мальчишкой. Старуха дремала, сидя на крыльце, а мальчишка от скуки пулял камешки, норовя попасть в придорожный столб.
— Я вот тебе пошвыряю! — замахнулся на него сторож метлой.
Мальчишка кинулся в сторону, а там — солдат с ружьем. Оторопев, подбежал мальчишка к старухе, затормошил ее:
— Бабань, бабань... Солдат там с ружьем...
— Где — там?
— Подле колодца стоит. И еще какие-то с ним.
— А ты не ходи туда, не то солдат тебя стрельнет.
Никто к солдату и к его спутникам не подходил.
Попытался было сторож спросить:
— Где это ты, вояка, таких подобрал?
Но солдат строго прикрикнул:
— Не подходить! Не разговаривать! — и угрожающе повел винтовкой.
Тогда сторож отвернулся и прошел стороной от них.
В сумерках к полустанку подкатил почтовый поезд. К одному из вагонов третьего класса заторопились старуха с мальчишкой, к другому подошли «арестованные», подгоняемые окриками конвоира:
— Живо садись!
Кондуктор, стоявший в дверях вагона, посторонился, давая проход, и солдат ему коротко отрапортовал:
— Арестованных срочно в Сызрань доставить.
Кондуктор понимающе кивнул.
— Двери запереть, посторонних сюда не впускать, — уже распоряжался солдат, перехватывая винтовку то одной, то другой рукой, и кондуктор молчаливо и поспешно выполнял его требования.
Здесь же, в тамбуре, «арестанты» присели на корточки у закрытой двери, а конвоирующий их солдат встал, чтобы нести свою караульную службу.
— Сибирский твой глаз... Ну — сибирский... — хрипло выдохнул старик Агутин.
Алексей фыркнул и, чтобы не рассмеяться, притворно закашлял.
— Смирно сидеть!
Это была последняя «караульная служба» солдата конвойной команды Василия Агутина.
Перегон, еще перегон, и показались вечерние огни Сызрани. Поезд остановился. Первым с подножки вагона соскочил солдат. Отстраняя рукой пассажиров, суетившихся на привокзальной платформе, солдат провел по ней своих поднадзорных, стараясь поскорее уйти с ними подальше от ярких станционных огней. По глухим переулкам окраины они вышли за город, и на них пахнуло вечерней свежестью Волги. Широко, вольно раскинулась река. Много звезд было рассыпано по воде, и она омывала их, тихо плещась под круто нависающими берегами.
— Простор-то какой! — восторженно произнес Агутин.
— Широка! — крутнул головой Василий. — Много на ней всякого люда спасалось, — дошел, значит, черед и до нас. Выручай, Волга-матушка.
Они долго стояли на берегу, любуясь рекой и отдыхая. Где-то вдалеке горел костер; доносились песни, хриплый собачий лай.
В кустах перелеска, подступившего к самому берегу, устроились на ночлег. Чтобы было теплее, прижались друг к другу, и через несколько минут старик Агутин увидел себя в «Лисабоне», в тесном кругу сбившихся за столиком посетителей, и рыжебородый коренастый путевой обходчик выкладывал горячие, вкусно дымящиеся с закурчавившейся лопнувшей кожурой, рассыпчатые картофелины.