Чтобы племяннику без дела зря не болтаться, определить бы его каким-нибудь конторщиком к Дятлову, — думал дядя. И как раз подоспела Софрониха.
Колотья в боку?.. Грудь закладывает?.. Не холера, можно смело идти.
И, захватив с собой инструмент, чтобы кровь пустить, банки, горчичники, порошки от простуды и другие снадобья, аптекарь заторопился к больному.
Как заправский доктор — и голову всю ощупал, и пульс проверял, ухо к груди больного прикладывал, мял живот и заглядывал в рот.
— В самое время захватили болезнь, уважаемый, — обнадеживал он Дятлова. — Как она к утру развилась бы, не ручаюсь сказать, а сейчас в самый раз...
— Облегчишь — не забуду. Болеть-то мне не ко времени. Завод строю, чай... — тяжело дыша и постанывая, говорил Дятлов.
— Все, Фома Кузьмич, сделаем, досконально.
И аптекарь сделал все, что мог: пустил кровь, поставил банки, нажег Фоме Кузьмичу спину горчичниками, а вслед за тем — скипидарной мазью; напоил горячим чаем с малиной, высыпал ему на язык порошок, чтобы пот хорошенько прошиб, дал выпить столовую ложку какой-то горькой микстуры, обложил грудь и спину припарками, а на ночь, поверх стеганого одеяла, накрыл еще шубой на лисьем меху.
Всю ночь Фоме бредилось, будто он, подобно покойному родителю, парится в бане на верхнем полке и кто-то все поддает да поддает еще пару. Проснулся — хоть выжимай всего, но зато болезнь как рукой сняло. Утром прибежал аптекарь проведать больного, а Фома Кузьмич сидит, благодушествует, чай распивает.
— Спасибо... Вызволил. Вышиб хворь... Всему семейству накажу, у кого лечиться надо. У тебя и снадобья все под руками, мастак! — гладил этими словами Дятлов и душу и сердце аптекарю.
От вознаграждения тот отказался.
— Что вы, что вы, Фома Кузьмич!.. Разве я из-за этого... Высокой наградой почитаю ваши слова, они мне дороже всего... А уж если будет ваша такая любезность, то относительно племянника своего... Попросить вас хотел... Если станете, Фома Кузьмич, в контору грамотных людей набирать, то...
— В контору? — переспросил Дятлов. — Ну что ж... Приведи племянника, покажи.
Аптекарь посоветовал Фоме Кузьмичу день-другой не выходить и пообещал наведаться еще к вечеру.
В сумерках, ведя за собой племянника, внушал ему:
— Держись, Егор, аккуратно. Приглянуться старайся, понравиться. Он — сумасбродный мужик, ему как взглянется только. Иной раз и нужен человек, а он не возьмет. Как-то дворника к себе нанимал, и всем дворник хорош был, я же и рекомендовал его, а он в одно уперся: почему у дворника губа отвислая?.. Что ему до губы? А вот не понравилось.
— Я губы-то подожму, — обещал Егор.
— Не в губе дело, дурак! Это я тебе к примеру сказал... Вообще старайся понравиться. Мало-мальски поскромней, мало-мальски побойчей — таким прикидывайся. На него, говорю, как найдет, какой сон увидит... А упустишь этот случай — дождись потом!
У Егора екало сердце. Надоели упреки в дармоедстве, не раз уже слышанные от ворчливого дяди, и если бы Фома Кузьмич Дятлов согласился принять к себе... Если бы только...
— В контору хочешь ко мне? — оглядел его Дятлов. — Писать, значит, можешь?
— И писать и читать. И рисовать также может. Он — дошлый у нас, голова! — расхваливал аптекарь племянника. — В Калуге у художника специально учился.
Егор пугливо переводил глаза с Дятлова на дядю, стоял не шевелясь. Сейчас вот, сию минуту решится... Затаив дыхание, ждал.
— Ну, рисовать — это мне ни к чему, — отмахнулся Дятлов. — Не про то я... А вот, ежели... Ладно, завтра с утра приходи. Понравишься, будешь старательным — приказчиком, может, сделаю.
Аптекарь кланялся, благодарил.
— Весьма чувствительно тронуты такой вашей любезностью. Большое одолжение сделали, покорнейше благодарим.
— Ну, ну... — останавливал его Фома. — И мне люди нужны и ему, значит, место. И с тобой за лечение квиты. Вот и дело с концом.
У Егора от радости дух захватывало. «Даже приказчиком!..» — ликовал он.
С первых же дней после набора рабочих на большом пустыре между городом и железнодорожной станцией полным ходом начались строительные работы. Не дожидаясь весны, когда оттает земля, ее долбили, крошили ломами, рыли ямы под фундаменты будущих цехов и конторы. Плотники сколачивали леса. По дощатым настилам скрипели колеса тачек, тяжело нагруженных камнем. Дымили костры, у которых люди наспех отогревали коченевшие руки.