Фома Кузьмич знал, каким взрывом веселья встретят пригородные его поражение. Даже если выдержит еще несколько минут и одновременно с Агутиным выйдет из круга, все равно первенство признают за маляром. Бойчее оп пляшет, вон какие коленца выкидывает: оперся рукой о землю и колесом ноги крутит! А он, Фома, топчется медведем, бестолково размахивает руками, не может как следует ноги согнуть — живот мешает ему. «Хоть бы на подмогу из наших кто вышел... Стоят, подлецы... Хозяйским позором любуются... Ну, погодите, припомню я вам!..»
И тогда, словно угадав его мысли, на выручку быстро выходит Егор Иванович Лисогонов.
Сразу видно, что не умеет плясать человек, ногами лишь путает, мельтешит перед глазами, мешает.
— Эй, отойди... Чего выскочил?! Ходить сперва научись! — кричат ему с разных сторон, но Егор Иванович будто не слышит. Надо же как-то хозяина выручать!
Податной инспектор тоже смекнул:
— Подмогнем, Фома Кузьмич, не сдавай!.. — и, ворвавшись в круг, начал лихо отбивать чечетку,
— Ах, та-ак?! — угрожающе донеслось из рядов, где стояли заречные.
Двое парней и один бородатый мужик живо скинули с себя пиджаки, швырнули их вместе с картузами под ноги и тоже ринулись в круг.
Нет, не переплясать было горожанам заречных, у которых и присвист зычнее и пляска замысловатее. Словно вихри несли их по кругу, и притопывали они так, что наблюдавшие за пляской городские гости невольно пятились, опасаясь, как бы не наступили им на ноги. Поджимались к крыльцу конторы и поднимались на него. А заречные все больше теснили их, расширяя круг, и кто-то озорно, вызывающе выкрикнул:
— Вот-т она, выходи-и!..
Прошла еще минута, другая, и в кругу не осталось никого из городских плясунов.
— Наша взяла... наша!.. — смеялись заречные.
— Что значит — ваша? — стоя на крыльце, строго спросил пристав.
— А то и значит, что... наши-то подюжее.
— Кто это здесь рассуждает? — повысил пристав голос. — Вы где находитесь? У кого?.. Живо за воротами будете... Кто это сейчас говорил? А ну, подойди ко мне...
Заречные отхлынули от конторы, подаваясь в темную глубину двора.
— Скоты!.. — заключил пристав.
— А зачем же, вашскородь, лаяться? Кажись, ничего худого не сделали.
— Что?..
Пристав шагнул с крыльца в темноту двора, но тут же остановился. Факелы догорели или их умышленно погасили. Только отсветы, падающие из окон конторы, слабо освещают двор на какой-нибудь десяток шагов, а дальше черной стеной стоит ночь.
— Хамье, — буркнул пристав и снова поднялся на крыльцо. — Сидоров! — крикнул городовому. — Выгоняй этот сброд. И — по загривку каждому на прощание.
Соловьиной трелью прокатился над заводским двором свисток городового.
— Зачем гнать, мы и сами уйдем... Спасибо на угощении... Эй, наши, айда!.. — сзывал гармонист Федька Загляд своих ребят.
Он развернул гармонь и хотел с «расписными челнами» выплыть за ворота завода.
— Прекратить безобразие! — гаркнул пристав.
Ярко освещенные окна конторы оставались позади. Городовые бесцеремонно выпроваживали со двора полупочтенных и совсем непочтенных гостей, всю простонародную мелкоту. В конторе заиграла музыка, открывая бал в будущем складе готовых надмогильных изделий. Городские дамы и кавалеры закружились в танцах, а люди постарше, постепеннее, снова уселись за стол.
В ожидании разъезда гостей за воротами длинной вереницей стояли извозчики.
— Пируют господа хорошие.
— Кому голодовать, а кому пировать.
— Сколько объедков, поди, зря пропадет. Хоть бы мосолик какой поглодать...
— Не пропадут. Найдутся охотники, соберут...
Навалив себе на тарелку голову жареного поросенка, купец Филимонов отхлебнул из бокала мадерцы и расстегнул на жилетке пуговку.
— Вот я, значит, тебе расскажу...
Но ничего не успел Филимонов рассказать своему соседу, кассиру из казначейства: сильный удар в окно, сопровождаемый звоном разбитого стекла, заглушил его голос. Влетевший в окно осколок кирпича плюхнулся на стол в блюдо с заливным судаком.
Глава шестая
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК
— Так-с, Агутин... Понравилась, значит, тебе кутузка? Опять с тобой повстречались?..
— Повстречались, вашскородье.
— Ты что же, нарочно все это?..
— Не виноватый ни в чем, вашскородье.
— Как же не виноватый, когда ты зачинщик всего?! Где ни появишься, везде от тебя только смутьянство одно.