Долго кружил городовой по Дубиневке и по Громку, пока наконец в одном месте не заметил топившуюся на задворках баньку.
— Эй, кто там?.. Отворяй! — постучал он в закрытую дверь.
В бане мылась какая-то старуха.
— Вылазь, бабка. Нам утоплую оттаивать надо.
— Милый, да она, может, холерная, а ты ее в баньку в мою?!
— Не холерная, говорю, а утоплая. Холерные ноне перевелись. Вылезай, тебе сказано.
Лежала на полу баньки Аришка, оттаивала, и прояснялось ее лицо. Закаляневшая понева теперь обвисла, отволгли смерзшиеся гребни складок посконной рубахи.
Чище чистой лежала Аришка, вымытая студеной речной водой. А река, вынесшая ее, сделала свое дело и в тот же день встала, укрывшись льдом.
— Слыхали, Фома Кузьмич?.. Аришку нашли... — сказал приехавшему на завод хозяину Лисогонов.
— Дура девка. Поторопилась, — сказал он. — Может, я бы ее своей полюбовницей сделал.
Прошло несколько дней. Померкла первая вспышка, взбудоражившая рабочих в день гибели Захара Макеева, когда хотелось крушить все, чтобы пыль столбом, чтобы брызги летели. Прорвалась, захлестала тогда злоба, как чугун, спаливший вагранщика. Но вырос земляной холм над ним, а потом и над его дочерью, — снова надо было думать людям о жизни, о своем завтрашнем дне. Мучили нехватки, а поэтому приходилось с поклоном являться в контору к хозяину, где в его руках шелестела книжка с талонами. Надо было покоряться всему и в лихую минуту глушить себя стаканами водки.
— У Яшки Шибакова в «Лисабоне» вчера... Ух, и шибко налисабонились!..
Дятлов будто не заметил ни расщепленных модельных крестов, ни разбитых опок. Не искал он и зачинщиков этого разгрома и первое время вообще не появлялся в цехах.
Кстати заявился к нему нежданный гость — торговец скобяным и посудным товаром: предложил заказ на отливку большой партии утюгов, печных вьюшек и сковородок. В отдельном кабинете ресторана «Мадрид» обмыли коньячком эту сделку, и Дятлов приободрился. На заводе скопилась целая гора бракованных ангелов и христов, — вот и пустить их в переплавку на утюги.
А на следующий день — еще один посетитель.
— Трактирщик Шибаков повидать вас желает, — вошел в кабинет Лисогонов.
— Шибаков? — удивился Дятлов. — Чего ему надо?
Оказалось, с заманчивым предложением явился трактирщик: договариваться о выкупе у него талонов по сходной цене. Разговор шел с глазу на глаз.
— А не сдается ли тебе, уважаемый, что ты нынче свою совесть в трактире оставил? — с прищуром глаз и с усмешкой спросил Дятлов. Мне, значит, гривенник, а себе?..
— И себе, Фома Кузьмич, гривенник.
— Ой ли?.. Похоже, в арихметике слабоват. Рабочим за рублевый талон семь гривен даешь. Отыми от рубля, сколь останется?
— По семь гривен?.. — сначала насупился, а потом осклабился Шибаков. — Шутить, Фома Кузьмич, изволите.
— Земля слухом полнится.
— Да ведь могут сказать, что по полтиннику даже. Языки без костей. Но, извиняюсь, просто обидно слышать такое. Восемь гривен чистоганом платил, как одну копеечку!
Дятлов долго не верил, а Шибаков долго его убеждал, клялся, божился, что это так. По восемьдесят копеек соглашался выплачивать Дятлов за рублевый талон, а Шибаков просил по девяносто. Опять долго ладились и сошлись на том, что поделили спорный гривенник пополам. Трактирщик на это как раз и рассчитывал: пятнадцать копеек от рубля будет у Дятлова, пятнадцать — у него. И ударили по рукам.
Сразу оба повеселели.
— Егор! — позвал Дятлов. — Чего у нас там в шкафчике есть?.. Мадера?.. Давай сюда. — Поднял стаканчик. — За обоюдность, Яков Карпыч!
Шибаков удовлетворенно кивнул.
Глава тринадцатая
ПЕРВЕЙШИЙ ЗАВОДЧИК
Сумерки. Вечер. Хотя и не сложное дело формовать сковородки да утюги, но и для этой работы нужны глаза. Не вслепую же! А окна загорожены тьмой, лампы почти не светят. Мастер приставил к формовщикам шишельников и обрубщиков, чтобы те светили лучинками. По цеху, то разгораясь, то пригасая, перемигивались дымные трепетные огни.
— Лампадки бы перед каждым навесил, — ворчали рабочие.
— Когда же домой-то, Егор Иваныч? — спрашивали приказчика.
— Дом — не работа, не опоздаешь. Баба дома штраф не запишет. Как за получкой — так вас и домой не тянет, а как работать — соскучились.
— Так что же это, без сна да без корма... Какая же работа пойдет?
— А вот я посмотрю, какая... Говорун отыскался! Еще только вякни мне что-нибудь...
— Рот зажмешь? — спросил работавший сбоку Копьев. — Видали таких...
— Плохо, значит, смотрел, ежели видел, — рассердился приказчик. — У нас можешь завтра увидеть... Только не ослепни, смотри. Хамлет!