— Да я разве об этом, Фома Кузьмич?.. Избавь бог... Пускай ее живет, сколько хочет. Я говорю — как бы обратно мне разжениться... Придумаю, Фома Кузьмич, и с вами же тогда посоветуюсь.
Все мысли, какие были до этого у Лисогонова, — все они уступили место одной-единственной: как бы ему теперь разжениться?
В этот вечер у Брагиных каждый занят был своим делом. Петр Степанович сучил дратву и натирал ее варом, готовясь подшивать зятю валенки. На оттепель не надейся, и зимних дней впереди еще много; снова ударят морозы — в штиблетишках не набегаешься. Старуха вязала зятю шерстяные носки, тоже думая, что мерзнет он в нитяных. А Варя сидела и думала о том, как ей называть мужа. Егорушкой — не велит. Не Егор, а Георгий он. Сказал, чтобы Жорой звала. А нехорошо ведь! Жора — обжора, прожора...
Звякнула щеколда калитки, запертой на засов, и собачонка залилась визгливым лаем.
— Егор, должно, — собрал старик дратву с колен и остановил поднявшуюся дочь. — Сиди, сам открою.
Вышел во двор, и сразу опахнуло порывом захолодавшего ветра.
«Поскорей ему валенки надо справить, — подумал о зяте. — Вот и погода меняется».
— Кто?
— Я. Открывай.
Не Егор.
— Кто — я?
— Да я же!.. Не узнал, что ли?.. Я.
Старик Брагин стоял у раскрытой калитки и не верил своим глазам.
— Как же так?.. Какими судьбами, Лексей?..
— А вот так. Захотел — и приехал. Добрые люди убедили, что я по дому соскучился, — смеясь, говорил сын.
— Мать!.. Варюшка!.. Гостя встречайте!..
— Сынок!.. Ленюшка!.. Ах ты, родненький мой...
Обнялись, поцеловались. Мать кинулась накрывать на стол, а Варя — подогревать самовар, но Алексей сказал:
— Спать... Только спать...
— Погоди, Лексей... Слово бы хоть сказал, — остановил его отец.
— Слово? — переспросил Алексей и усмехнулся. — Ну, ладно, скажу слово... Учиться я больше не буду. А теперь спать, спать, спать. Обо всем — завтра утром.
Мать торопилась постелить ему постель, а он подложил себе на диване «думку» под голову и, сняв только ботинки, через минуту уже крепко спал. Вздохнула мать, накрыла его одеялом. Расстроенная вышла на кухню, посмотрела на мужа, а тот обреченно махнул рукой.
— Вот тебе и надежда всей жизни, утеха на старости лет. Ни доктор, ни фершал, ни коновал...
Сказал сынок слово, оглушил как обухом по голове. Спит, а ты — мучайся, думай, что такое произошло...
Лежал старик, прислушиваясь, как тихонько шмыгает носом жена. И когда только утро придет, — не дождешься.
Не спала и Варвара, дожидаясь прихода мужа. Было уже за полночь, когда он явился.
— Гера, а к нам Алеша приехал, — сообщила она.
— Что? Какой такой Гера? — передернуло его.
— Господи... Да как же мне тебя называть?.. Алексей приехал, брат.
— Это зачем?
— Не знаю... Приехал...
Лисогонов смотрел на жену, и каждое ее слово, каждое движение вызывало в нем теперь ненависть. Навязалась на его шею, спутала по рукам и ногам. Что с ней делать? Как быть? Как разжениться?..
— Ну-ка, ты... Развалилась коровой...
Лег с краю, повернувшись к ней спиной, и накипала, накипала в нем злоба. Братец приехал, — подумаешь, радость какая! Теперь все захотят на шею сесть, корми их, пои... Никого из порядочных людей нельзя в гости позвать. Кто это захочет в Дубиневку идти? Оскорблением сочтут для себя... Лошадь поставить — хорошей конюшни нет, а в старой эта брагинская кляча стоит, которой давно место на живодерне...
Высказал все это Варваре. Она заплакала.
— В чем же тут я виновата?..
— Повой еще!
Утром, когда Алексей еще спал, к Брагиным пришел квартальный городовой Тюрин.
— Имею честь доложить, что господин пристав требуют хозяина. Без особого промедления, значит.
Петр Степанович растерянно засуетился, не зная, что делать: идти ли скорей к приставу или постараться выведать что-нибудь от квартального.
— Может, чайку выпьешь чашечку?.. Пройдем, братец, сюда, не стесняйся...
Дрожащей рукой налил ему стакан водки, пододвинул наспех нарезанную колбасу, присел рядом с ним.
— За ваше здоровьице!..
И пока городовой морщился, отдувался, закусывал, Петр Степаныч не сводил с его лица глаз, словно стараясь прочитать на нем ожидаемое, пугающее своей неизвестностью. Тюрин знал, чего от него ждут. Вытер рукавом губы и, наклонившись к старику, прошептал:
— Разволновались господин пристав, а полицеймейстер с исправником в отлучке... Депешу вчера получили. Мне, по секрету сказать, за вашим сынком наблюдать велено. Куда выходить они будут, к ним ежели кто ходить, знакомства какие...