Зажал Тюрин полтинник в руке и по-своему постарался успокоить разволновавшего старика Брагина:
— Под надзором будет он тут. Особо-то не расстраивайтесь, я за ним услежу... Так что чайку попьете и часикам к девяти к господину приставу пожалуйте.
— Да... В семейку попал... — передернуло Лисогонова.
На столе кипел самовар, но никто пить чай не садился. Ждали, когда умоется Алексей. Поправляя рукой волосы, он вошел в столовую, улыбнулся:
— Вот и я.
Подошел к Лисогонову познакомиться, но тот отстранился и сунул за спину руки.
— Странно... — пожал Алексей плечами.
Садились Брагины за стол, как за поминальный обед, горестно вздыхали и старались не встречаться взглядами.
— Рассказывать, значит? — спросил Алексей. — Не серчайте только и не горюйте. Не так плохо все. Выслали меня — ну и выслали. Теперь не в диковину это.
— Да за что ж, Ленюшка? — всхлипнула мать.
— Погоди, — остановил ее старик. — Пускай как на духу все рассказывает.
— Мне еще хорошо, я вот здесь у вас за столом сижу, — говорил Алексей. — А вот товарищ был у меня... Вместе учились и в одной комнате жили... В тюрьму он попал. Ночью, когда пришли с обыском, все вверх дном перевернули... Хотя и не нашли ничего, а забрали его... Ну, и меня потом тоже допрашивали. «Знаком с ним?» — «Знаком, говорю, конечно, если вместе живем». — «Показывал он вам листки?» — «Нет». — «С кем еще дружил он?» — «Не знаю...» Ну, одним словом, за это вот нет да не знаю и предложили мне в двадцать четыре часа...
— А ты, Ленюшка, знал?..
— Что, мама?
— Что товарищ твой листками какими-то занимается?
— Знал, конечно.
— Сказать надо было, — очередной раз всхлипнула мать. — Все равно уж ему пропадать... Господи-батюшка... — прикрыла старуха дрожащие веки, и у нее побелели губы. Ведь могло так случиться, что и Ленюшка их тоже бы за решетку попал. А они бы тут думали, что он, на зависть здешним соседям, все на доктора учится. Ведь сегодня же встретятся люди, узнают, что приехал сынок. Как? Зачем? Почему?.. Что ответить?.. — Да что ж это, господи... Стыд-то какой...
— А позвольте полюбопытствовать, — вмешался Лисогонов. — Про какие же, собственно говоря, листки у вас спрашивали?
— Обыкновенные листки, из тетрадок, — уклончиво ответил Алексей. — Записи разные... Но дело совсем не в них. Для меня важно другое. Знаю теперь, зачем на свет родился. Цель увидел, а это такая радость, — ничто не сравнится с этим, — горячо заключил Алексей.
— Какая же радость, Алеша?
— Большая, — улыбался Алексей. — Знать, что можешь людям правильный путь указать.
— Вон что-о... — догадался старик. — Смутьянить?.. Отсюда за товарищем вслед?.. — расстегнул он ворот рубашки, чтобы легче было дышать.
— По-вашему — это смутьянить, а по-моему — пробуждать у людей сознание, что они — люди, а не скоты подъяремные. Крепостное право тридцать лет назад кончилось... Мне вчера со станции попутчик попался, рассказал, что тут на дятловском заводе творится. Вы, кажется, там приказчиком служите, господин Лисогонов?
— Так ты что же, порядки приехал менять?.. То-то, чай, Фома Кузьмич дрожмя сейчас дрожит... Ах ты ж батюшки! Алешка Брагин допрос ему учинять зачнет, к ответу потянет... Ты слышь-ка, Егор!..
— Рабочие сами изменят многое, добьются этого, — сказал Алексей.
— Вы, Алексей Петрович, хоть и в Петербурге учились, почти вовсе образованными стали, но очень даже удивительно от вас такие подлые слова слушать. С такими вашими мыслями незачем было в родительский дом являться, старикам своим сердце расстраивать... И, если угодно вам знать, то перед вами не приказчик, а управляющий заводом сидит, — с торжественностью в голосе объявил Лисогонов, сам удивившись, как у него гладко и складно лепились слова. Именно так и следует говорить управляющему.
— Встать прикажете? — усмехнулся Алексей.
Лисогонов в упор посмотрел на него.
— При вашем теперешнем мизерном положении с такой развалкой долго не насидеть.
— Чему же тебя, Леша, учили там? — сокрушалась мать.
— Жизни, мама. Какой она быть должна. Кое-где рабочие поняли свою силу, стали отпор им давать. Дальше — больше пойдет.
— Ну, до нас, слава богу, ваши художества не докатились, — поднялся Лисогонов, не желая больше участвовать в этом разговоре.
— Докатятся и сюда.
— Молчать, щенок! — ударил кулаком по столу Петр Степаныч. Испуганно звякнули чашки. — Растянуть бы сейчас... да как мальчишку, как раньше, бывало... Выучил сукина сына, а?.. Гимназию дал окончить. В Петербург послал... Вон он чему научился там... Что ты скажешь, Егор, а?..