— Свети хорошенько, — и, чертыхаясь, шагнул внутрь сарая.
— Нашла место, чертова кукла... Все дрова развалила, — ругался хозяин.
— Что это? — не понимал Прохор.
Одна из женщин ему пояснила:
— Влезла, видишь, Полька на поленницу да и захлестнула себя петлей. Ногами-то хотела, должно, оттолкнуться, ан веревка-то оборвись. Вовсе гнилая веревка была. Половик на ней у хозяйки тут сох.
— Тащите ее, — распорядился хозяин. — Пускай проспится сперва... — будто укорял он Пелагею за то, что она, пьяная, не сумела повеситься.
Вытащили ее из сарая, понесли в дом. Она что-то мычала, дышала отрывисто и тяжело.
— И сыночка своего плахами завалила, вдругорядь убила его, — сказала Настасья Макеева и стала быстрее откидывать поленья, разыскивая под ними сверток с мертвым ребенком.
Глава двадцать первая
НА ТРЕТЬЕЙ ВЕРСТЕ
В первые же дни, как только Симбирцевы поселились в казенном доме около станции, они договорились с носильщиком татарином Измаилом Гусейновым, чтобы тот носил воду, дрова, следил за чистотой во дворе. Поезда проходили нечасто, и времени для такой дополнительной работы у носильщика хватало с избытком, а те два рубля, которые Симбирцев ему положил, были для Измаила совсем не лишними. Среди дня между курьерским поездом и почтовым был большой перерыв. Носильщик поднесет пассажирам вещи от поезда или к поезду, а потом, вместо того чтобы на вокзале скучать, справляет у помощника начальника станции все дела по домашности. И никого не удивило, что Симбирцев через полгода выхлопотал Измаилу Гусейнову, как своему человеку, должность путевого обходчика, будка которого была на третьей версте от станции. Вакансия эта неожиданно появилась в метельный февральский вечер, когда прежнего обходчика задавил поезд.
У Измаила была жена Фатима и девятилетний сын Мамед. Жили они до этого в станционном поселке у старика котельщика, снимая маленькую комнатенку из перестроенного чулана, а теперь у них была казенная будка с сараем, погребом и колодцем и с прилегающим к ней огородным участком.
Будочники могли летом пользоваться травой по обочинам железной дороги, — сначала, может, коза, а потом, глядишь, и корова будет в сарае стоять. Дрова, керосин полагались казенные, и жалованье — восемь рублен. Многие завидовали Измаилу. Участок пути содержался у него в образцовом порядке, и новым будочником начальство было довольно.
— Хоть и татарин, кобылятину жрет, а ничего не скажешь, мужик аккуратный, — говорил дорожный смотритель.
Ни с кем из соседних обходчиков Измаил дружбу не вел, в гости к ним не ходил и к себе не звал, да они и сами бы не пошли. Как-никак, а татарин: войдешь к нему — опоганишься.
Расставшись с татарином, Симбирцевы договорились о помощи в делах по хозяйству с другим носильщиком, Устином Рубцовым, которого порекомендовал им сам Измаил.
Дни шли своим чередом. Месяц назад Вера Трофимовна посылала в Москву брату письмо, просила выслать ей сундук с домашними вещами. Брат обещал сделать это, и на следующий день, после того как Алексей Брагин и Агутин побывали у Симбирцевых в гостях, Вере Трофимовне пришла телеграмма:
«Вещи высланы получение извести целую Андрей».
— Устин, сундук выслан, — сказала Вера Трофимовна носильщику, принесшему ведра с водой.
Устин Рубцов понимающе кивнул и спросил:
— Значит, князя повидать надо?
— Надо. Может, вы ему поможете там.
— Почтовый провожу и наведаюсь.
И в сумерках Устин Рубцов пошел на третью версту к будочнику Измаилу Гусейнову.
— Ну, татарва, будешь крещение принимать? — здороваясь с ним, засмеялся Рубцов.
— Не, — качнул головой Измаил. — Русски бог— плохой бог.
— Чем же он тебе не угодил?
— Деньга нет.
— Так это аллах тебе их не дает, а ты у нашего попроси — сразу целый сундук пошлет.
В глазах Измаила мелькнули искорки.
— Послал? — тихо спросил он.
— Послал. Теперь со дня на день жди.
— Хорош человек Андрей. Умник Андрей. Молодец Андрей. Когда видал его — сразу нравился. Сразу сказал — хорош человек Верин брат. Жалко, мало гостит... Андрей хорош, Вера хорош, Федор хорош, все хорош, — похваливал Измаил.
— А мы с тобой? — улыбнулся Рубцов.
— И мы хорош. Сначала ты, потом я. Значит, будем дело делать. Пойдем, поглядишь.
Измаил засветил фонарь и повел Рубцова в погреб. Там в стене около кадки с кислой капустой был сделан тайник — большая выемка, выложенная кирпичом, как печной свод. Тут же стоял деревянный щит, которым можно было этот тайник прикрывать.