— Прямо с паровоза. Боялся, что опоздаю.
Симбирцев посмотрел на часы.
— Должен еще один товарищ подойти, но он, кажется, на дежурстве. Может, начнем?
— Начнем. Семеро одного не ждут, а нас тут — двенадцать, — ответил за всех Касьянов.
Симбирцев встал, оперся руками на край стола и заговорил:
— В России, товарищи, капитализм выходит на большую разбойничью дорогу грабежа и насилий. Железные дороги, заводы и фабрики множат класс пролетариев, людей, пришедших из разных мест, но с одной общей судьбой. Каждого из них неотступно преследует мысль: как бы не остаться без заработка. У многих — семьи, и страх потерять работу, очутиться перед лицом голода заставляет их терпеть глумления, на которые способны хозяева с шайкой своих приспешников. Хозяин и его приказчики могут заставить рабочего привести им свою жену или дочь, могут ни во что ставить человеческую личность, творить любое беззаконие. Им все сходит с рук. Хозяин, оказывается, вправе распоряжаться своими рабочими, как помещик распоряжался крепостными. Рабочие создают ему привольную жизнь, оставляя себе только одну нужду. В крови и в грязи рождается капитал, в угнетении рабочих людей проходят дни всех дятловых и турушиных. Не хозяева — благодетели, дающие рабочим кусок хлеба, а рабочие ежедневным семнадцатичасовым трудом дают жизнь тунеядцу, трутню, паразиту и своре его приближенных.
Мягкий, грудной голос Симбирцева твердел с каждой минутой. Он говорил о стачках, подавляемых полицией и солдатами, о высылке стачечников по этапу, о тюрьмах, заполняемых политическими. Говорил о рабочем движении, вопреки всем репрессиям разрастающимся в России.
— Нас пока мало, — продолжал он. — Мы находимся у истока революционной борьбы, но ведь и Волга начинается с маленького родничка. Каждый новый завод — это новая казарма революционной армии, где вместе с выплавкой чугуна выплавляется и классовое самосознание рабочих. Наша задача — помочь им скорее понять, что никакими просьбам и увещеваниями нельзя добиться улучшения жизни. Они сами — огромная сила, способная изменить существующие порядки. Надо твердо заявить хозяевам, что рабочие — не рабы. В ответ на снижение расценок — требовать повышения их; в ответ на объявления о сверхурочных часах — добиваться сокращения рабочего дня. Бастовать, а не подчиняться хозяйскому произволу. На других заводах это дало свои результаты, и иного пути у нас нет. Выступая против хозяина, мы будем неизбежно сталкиваться с полицией, которая стоит на его стороне, и нам нужно вести борьбу также и с ней, а следовательно, и со всей системой царизма, подавать и свой голос для изменения политического строя России, не отрывать экономической борьбы от борьбы политической.
— Все сказанное почти правильно, за исключением последних слов, — заметил Касьянов. Он уже давно порывался прервать Симбирцева, чтобы высказать свои взгляды. — Вступать одновременно в экономическую и политическую борьбу мы не можем и не должны, — решительно заявил он. — Это было бы безрассудством.
— Почему? — поднял на него глаза Алексей Брагин.
— Потому, что мы слабы, неорганизованны и нам не на кого опереться. В России нет рабочего класса.
— Он исчисляется уже миллионами человек, — сказал Алексей.
— Которые тонут в стомиллионном крестьянстве, — в тон ему продолжил Касьянов. — Вы принимаете за рабочий класс случайных людей, вынужденных заниматься отхожим промыслом, но эти люди вчера были крестьянами и завтра снова станут ими. Не усложняйте задачу, она яснее и проще. Тем рабочим, которые связали свою жизнь с заводом на короткое или длительное время, безусловно, надо улучшить свое положение. Им нужен лишний пятачок к заработку, лишние полчаса свободного времени. И если мы поможем им добиться этого, то уже одержим победу. Значит, будем действовать постепенно, не дразня гусей, не затрагивая политики. Иначе нас сомнут, как бунтарей. За двумя зайцами погонимся — ни одного не поймаем... Ведя только экономическую борьбу, мы должны в организованных, по возможности легальных кружках развивать рабочих, приобщать их к культуре, чтобы те, в свою очередь, могли развивать других, и так, постепенно, не теряя по тюрьмам и ссылкам людей, а группируя их вокруг себя, мы дадим представление пролетариату о его будущей исторической роли и укажем путь, по которому он в дальнейшем пойдет. Такими путеводителями, разумными и дальновидными, будем мы, интеллигенты. На успехах экономической борьбы мы воспитаем и подготовим рабочих к последующему этапу борьбы — борьбы политической. Только так. Это — непреклонная истина.