Доволен был Прохор, что попал на это собрание, но не нравился разлад, который вносили Касьянов и машинист. И когда пришел черед сказать свое слово, он сказал:
— Мы вот тут говорим — мало нас... Мало, конечно, по пальцам всех перечтешь, и вместо того чтобы всем друг за дружку держаться, иные в сторону тянут, — посмотрел он на Касьянова и машиниста. — Выходит, нам не только с хозяевами да с полицией, а еще и со своими же надо борьбу вести, чтобы с толку нас не сбивали. Хозяевам и полиции это на руку будет, если средь нас разброд пойдет. И выходит, что такие люди не товарищи наши, не помощи жди от них, а помехи. Плохо это, по-моему... Собрались здесь тайком, каждый час дорогим должен быть, а у нас почти все время ушло, чтобы спорить. Вот они сразу палки в колеса и сунули нам. Самое это плохое, когда в своей же семье ладу нет. Так и тут получается. Надо прямо спросить: с нами они или нет?
— Мальчишка, молокосос, — пренебрежительно усмехнулся Касьянов. — Он еще спрашивать будет! Рассуждать вздумал...
— Это мы от хозяина да от его приказчиков слышали, чтобы нам, значит, не рассуждать, — вызывающе ответил ему Прохор.
— А почему же ему и не порассуждать? — обратился к Касьянову Агутин. — Для себя парень старается, для будущей своей жизни. Он по своим молодым годам хватил столько лиха, что другому и пожившему не сравняться. Тут, сибирский глаз, не по молодости иль по старости, а по правде надо судить, на чьей стороне она. И промашки чтоб не было. А если у него, по-вашему, годов мало, то мои к ним добавьте. Я то же скажу, что и он.
Расходились так же по одному, как и собирались. Измаил, все время дежуривший около будки, пожимал на прощание каждому руку.
— Ходи. Здоров будь!
Ночь зашла уже далеко. Погасив огни, город спал. Никого встречных или попутных на дороге не было. Тимофей Воскобойников, Прохор Тишин и Петька Крапивин шли втроем, и Петька говорил:
— Меня иной раз такая злость заберет, — пропади они пропадом, думаешь, и книжки всякие, и разговоры такие... Жил себе кое-как — ну и ладно, а теперь весь покой потерял... А потом, как подумаешь, что, кроме работы да нар, ничего не видишь, тут сразу обратно другая злость заберет: ведь можно же всю эту жизнь изменить. И еще больше всего узнать хочется. Выйти на улицу да об лучшей жизни кричать во всю глотку, чтобы все слышали. И пускай арестуют, в тюрьму за это упрячут, — пускай!.. Вот как иной раз подмывает — не утерпеть.
— Это хорошо, что так сердце горит, — одобрял Воскобойников. — Накаляй его еще пуще, только пыл этот до поры до времени в себе придержи. Других ребят старайся разжечь, тогда наше дело большим огнем загорится и никакому Дятлову в этом пожаре несдобровать.
Глава двадцать вторая
БУНТ НА КОЛЕНЯХ
— Весна, ребята. Теплынь, благодать, — подошел к отдыхавшим рабочим Дятлов. — Ну-ка, и я, что ль, присяду. Подвинься чуток, — присел он рядом с одним формовщиком на приваленную к стенке опоку.
Рабочие прервали разговоры и выжидающе смотрели на хозяина. Неспроста ведь подсел.
— Да-а, весна, говорю, — повторил он, расстегивая крючки поддевки. — Зиму, бог дал, пережили, а теперь и совсем полегчает... Надумал я, ребята, сразу после святой свои заводские казармы ставить. Чем вам втридорога за квартиры платить, у меня жилье вам будет бесплатное. Шпалерами все оклеем, полы выкрасим, чистота чтоб была. Для холостых — отдельно, для семейных — отдельно. Вот как! На летнюю пору расценки набавлю, не меньше как по восемь, а то и по десять целковых получать станете. Летом, так сказать, годовщину будем справлять, тут каждому от меня особо подарки, конечно...
— Штрафы тоже надбавишь? — выкрикнул кто-то из сидевших поодаль.
Дятлов вздохнул.
— Без штрафов, дружки, вы бы и не выучились ничему. Так бы шатай-валяй дело у нас и шло. А штраф — он для порядка, в том его назначенье, чтобы вам можно было и внимательность и усердие свое проявить. Но не про то речь сейчас. У меня желание вашу жизнь облегчить.
— Да это мы знаем. Речи твои что мед, только дела — как полынь, — опять выкрикнул тот же голос.
— У кого это язык во рту не вмещается? А ну, покажись, чего за другими спинами прятаться, если храбрый такой, — слегка повысил голос Дятлов.
— А чего тут прятаться? Вот он я, погляди, — поднялся во весь рост долговязый и сухопарый коперщик Мыльников. На его пропыленном, заросшем серой щетиной лице была усмешка и озорно поблескивали глаза. — Конец твоим благостям, хозяин, подходит. Премного довольны всем, не чаем, как вызволиться, — с открытой издевкой говорил он. — Скоро весь твои завод опустеет. Отвальное нам припасай.