— Дойдите вы, милые, до отца Анкудина... Ветхонький такой батюшка. В теи года тут же, в кладбищенской церкви, служил, а уж годов семь как на покое теперь. А на паску-то, слышь, панихидной халтурой он промышляет, И живет тут за кладбищей, недалече.
Отец Анкудин плохо видел и слышал. Было ему лет девяносто. Волосы на голове у него вытерлись, и только на затылке виднелся реденький легкий пушок. Поредели борода и усы, став какого-то серо-желтого цвета, а густые сросшиеся брови словно обросли зеленоватым мхом. Долго растолковывали ему рабочие свою просьбу, и за полтину отец Анкудин согласился отпеть Федора.
Сторож Китай указал место, где хоронить, — у задней кладбищенской стены, около свалки разного мусора, и рабочие выкопали там могилу.
Весть о смерти Федьки Бодягина быстро облетела пригород. О ней говорили во всех домах, встревоженным ульем гудел «Лисабон». Тимофей Воскобойников, Прохор Тишин и Петька Крапивин сзывали всех на похороны, и к мертвецкой при больнице, где лежал Федька, с утра стали сходиться рабочие. Кроме своих дятловских были и турушинцы, и железнодорожники.
Пристав Полуянов приказал разогнать их.
— Что надо?.. Зачем собрались?.. А ну — посторонние — живо отсюда! — въехав на лошади в больничный двор, крикнул урядник.
— Тут посторонних нету, — отвечали ему.
Полицейские останавливали рабочих на улице и старались не пропускать к больнице, а рабочие говорили:
— Пройтиться, что ль, нам нельзя? Нонче, чать, паска.
Тогда, чтобы не допустить толпу на кладбище, пристав послал туда пеших и конных городовых.
Как только гроб с телом Федьки внесли в ворота и за ним прошли первые ряды провожающих, конные полицейские тронулись наперерез остальным, загораживая проход.
— Назад!.. Осади!.. — кричали и свистели они, туго натянутыми поводьями задирали лошадям головы, поднимали их на дыбы — пугали людей. Всполошились калеки и нищие, лепившиеся у ворот. Шарахнулись в сторону горожане, собравшиеся поглазеть на похороны убитого парня. Завопили ребятишки, цепляясь за матерей.
— Не расходись!.. Все — на кладбище! — призывным голосом громко выкрикнул кто-то из рядов, оттесняемых полицейскими.
— Посторонись, дядя, — взял под уздцы лошадь один из турушинцев.
— Не прикасайся к казенной животине, — замахнулся на него городовой. — Добром расходитесь! — натужно кричал он.
Конные напирали, и, пропуская их, за ними снова смыкалась взбудораженная толпа. Но пройти на кладбище было нельзя. У ворот с обнаженными шашками стояли пешие городовые.
— Через стенку, ребята, махнем! — отбежав от дороги, звал людей за собой деповский слесарь.
И люди побежали в разные стороны от ворот вдоль кладбищенской стены. Она была невысока, в рост человека. Одни пригибались, другие вскакивали к ним на спины, на плечи и, цепляясь за кирпичи, поднимались наверх.
Конные метнулись за ними, но люди увертывались, врассыпную бежали дальше, скрывались за поворотом стены, и за всеми городовые угнаться не могли. В некоторых местах стена была выщерблена: кирпичи с нее пошли на укрепление могил, чтобы не осыпалась земля. В таких местах не составляло большого труда перемахнуть на ту сторону. Но кое-кого конные настигали и оставляли им на память рубцы от плеток. Пытаться ловить людей на самом кладбище было бесполезно, это городовые понимали. Конным больше нечего было делать, и они поскакали в город, а пешие все же решили понаблюдать за порядком.
По кладбищу живо пронесся слух, что у рабочих произошла стычка с полицией. Многие горожане, пришедшие помянуть своих родичей, покинули их могилы, чтобы посмотреть на похороны парня, из-за которого произошел такой переполох.
Со всех сторон сходились к его могиле проникшие на кладбище рабочие и просто любопытные. Самые заядлые любители похорон не могли припомнить такого множества людей, пожелавших проводить ничем не приметного мертвеца. Мало ли разных убитых хоронили тут! Позапрошлым годом буфетчик из «Мадрида» жену и тещу зарезал, — и то не в пример меньше народу было, а тут и случай-то совсем не диковинный. Подумаешь — лошадь парня убила, — ничего уж такого особенного в этом нет, а ему, лаптежнику, вон какую почесть оказывают! Надо поближе пробраться да посмотреть.
Отец Анкудин помахивал кадилом, раздувая тлеющие в нем угольки.
Открытый гроб стоял на бугре свежевырытой глинистой темно-бурой земли. Прощались с Федькой голубое небо и яркое солнце; налетевший ветерок в последний раз шевельнул его светлые волосы. Кадильным дымом опахнуло лицо мертвеца.
— Во блаженном успении вечный покой подаждь, господи, новопреставленному рабу твоему Феодору... — начал старенький поп заупокойную панихиду, но его прервал выкрик старика Бодягина: