— Может — он, а может — не он... В глазах темно было, ваше высокосиятельство... Федьку только что схоронил в тот час...
— Значит, он?
— Не могу признать.
— Следовательно, ты врал, что тебе листок дали. Ты сам их распространял и нарвался под конец на порядочного человека, который тебя и схватил.
— Ну, пускай так, — устало и безразлично ответил Бодягин. — Мне теперь все равно.
— Уводи, — приказал полицеймейстер городовому.
— Ну-с, допустим, что к данному случаю вы не причастны, — нельзя сказать, что с большим удовлетворением проговорил полицеймейстер, обращаясь к Алексею. Уличим вас в другом.
Прошло еще несколько минут, и порог комнаты, как ступень своего эшафота, перешагнул Лисогонов. При всем полицейском начальстве предстояло ему повторить все, что говорил здесь накануне. И с каким удовольствием сделал бы это он, не сводя с Алексея злорадного взгляда, если бы не видел за этим своей собственной гибели. А ведь полицеймейстер вчера так и пригрозил: разделить участь... Разделить... Что делать? Как быть?.. До самой последней минуты не мог ничего придумать. Может быть, тут же, следом за этим проклятым Алешкой, — тюрьма... Смягчить удары по Алексею — тем самым смягчить их и по себе?! Но как это сделать, если вчера такое наговорил?!
Снова открылась дверь, и вошла Варя.
— Тимохин... скотина! Даме — стул, — распорядился полицеймейстер.
И полицейский Тимохин со всех ног кинулся за стулом, едва не сбив Лисогонова.
Кончилась короткая процедура опроса, подтвердившего, что Варвара Петровна, урожденная Брагина, действительно является супругой Георгия Ивановича Лисогонова и что Алексей Брагин — ее родной брат.
— Очень хорошо, — сказал довольный полицеймейстер, словно этот вопрос был неразрешимым для него, а теперь приобрел полную ясность. — Итак, послушаем господина Лисогонова, с какими намерениями возвратился из Петербурга в лоно отчего дома бывший студент... Вы что?.. Нездоровы, Лисогонов? — обратил внимание полицеймейстер на бледность его лица. — Если вам трудно стоять, можете говорить сидя.
А Лисогонов в самом деле едва держался на ногах. Если бы полицеймейстер только бы намекнул, что ему ничего не будет, как бы тогда он окреп и каким металлом налился бы его голос!
— Что вы там бормочете?.. — пробовал вслушиваться полицеймейстер в какие-то нечленораздельные звуки.
И Лисогонов увидел, как над глазами полицеймейстера нависли сурово сведенные брови.
— Вот... Он и приехал тогда... Мамаша, конечно, по женской слабости — в слезы, папаша — расстроен... Потому как имели желание доктором видеть его, а он высланный в полнейшем конфузе... И очень огорчительно это стало для них... Ваше высокоблагородие, — подался на шаг вперед Лисогонов и прижал руки к груди. — Я ведь думал, что все вам известно... Как полагал, с полной аттестацией личности... Потому и не счел как бы надобностью беспокоить... Исключительно по одному только этому, а не из умышленных побуждений своего покрывательства...
— Не уклоняйтесь. Мы не о том сейчас говорим.
Дурака, что ли, валяет этот Лисогонов? Плетет какую-то околесицу, нагромождая слова, в которых не докопаться до смысла.
— Что говорил Алексей Брагин о целях своей жизни, о своих дальнейших намерениях? — прервал его полицеймейстер.
— Говорил, да... Но, то есть... Не совсем, чтобы...
— Вы — что?.. Решили выгораживать преступника? Изменить свои показания? Так я вас должен понять? — громом прогремел голос полицеймейстера. — О чем говорил в день приезда ваш брат и... что вам известно о его планах и прочем?.. — обратился он к Варе.
— Говорил он о том, — поднялась Варя, — что очень сожалеет о случившемся. Поселился в Петербурге с одним студентом и не знал, что тот какими-то тайными делами еще занимается. Из-за него и выслали. Очень жалел Алеша об этом. Учиться хотел он, а не пришлось. Ну, конечно, и мы все расстроены были, а у папаши к тому же было больное сердце...
— Что говорил ваш брат о существующем государственном порядке?
— Ничего не говорил. Даже слова об этом не было. А если вам что мой муж наговорил, так это он все по злобе, господин начальник. Разве ему можно в чем-нибудь верить?! Недоволен, что Алексей вернулся и нельзя в доме полным хозяином быть. Вся причина в том. А брат и жить дома не стал... Да разве стал бы он какие-нибудь недозволенные слова говорить, зная, что Егор правой рукой у заводчика...
Алексей сознавал всю наивность сестриных попыток выгородить его, но что еще могла придумать она? А Лисогонов, чувствуя себя тонущим, увидел брошенный ему Варварой спасательный круг, за который можно ухватиться и выбраться из пучины. Пусть десять, двадцать раз подлецом при всех обзовут, чем за решеткой сидеть. Стыд не дым, глаза не выест, переморгать можно, зато на свободе быть. Подтвердить ее слова, сказать, что хотел оклеветать Алексея. С конвойными за это не поведут.