— Конечно, твое звено задачу не решит. Остальных ребят объединим в такие же звенья. Это я и хотел тебе сообщить.
— Я согласен. Только кого взять к себе. — Федор вспомнил всех ребят и остановился на Якове, Николае Макарчуке и Третьяке.
— Не возражаю, — сказал мастер. — С этого момента ты отвечаешь за ребят. Это твое дело, когда вы будете начинать работу, когда заканчивать. Важно, чтобы все было сделано качественно и быстро. Мы с бригадиром попробуем помочь.
Сегодня Иван Александрович второй раз прошел всю линию. В конце ее сел на поваленное дерево и долго думал. Ему было и жаль ребят, которых ожидала здесь трудная работа, грязь, и в то же время он знал: настоящий мужчина вырастает только в трудностях. Жизнь — не цветы и встречи с любимой на пирсе, это в основном тяжелая, изо дня в день работа.
…Из-за туч выползла луна и желтым светом залила дома, лес, огороды. Давно не было такого чудесного настроения у Федора. Он шел, не обращая внимания на грязь: море ему было по колено.
Ребят дома не было. Старуха спала на кровати за перегородкой. Федор включил свет в своей комнате. На диване лежали карты, грязная одежда Казакевича и Третьяка. Он собрал рубашки, носки и вынес их в сени, сложил в шкаф.
— Кто там? — послышался голос старухи.
— Это я, Федор.
Хозяйка вошла в комнату, присела на табуретку.
— Сон что-то не идет. Ты чего дома сидишь? Хлопцы пошли в клуб…
— Там неинтересно.
— Как это не интересно? — старуха улыбнулась. — Молодому все интересно. Сколько тебе лет?
— Мне? — растерялся Федор. — Девятнадцатый уже…
— Уже… — засмеялась хозяйка. — Дите ты еще. Скажи мне, чего ты такой серьезный? Остальные хлопцы шутят, в карты играют, а ты все молчишь.
— Это вам кажется.
— Нет, очень ты серьезный хлопец. Хочу поговорить с тобой. С этими жевжиками не о чем говорить. Эх, трудная моя доля, — вздохнула старуха. — Как, Федор, я вас кормлю? Может, плохо?
— Ничего… — Федор уже утром смотреть не мог на блины и кислое молоко.
— Может, ты есть хочешь? — Хозяйка живо вышла из комнаты и через минуту принесла на тарелке жареного петуха.
— Покушай, мальчик, кто вас тут накормит. — Она села напротив, глаза ее были ласковые.
— Нет, что вы… Как-то… — Федор покраснел.
— Петушок молодой. Своих кур не смотрел, бегал к соседним. Зачем мне такой лентяй? Мясо вкусное.
Федор сейчас и волка бы съел. С его ростом, да и работа нелегкая, весь день на воздухе. В один момент уничтожил он петуха. Водку не пил, хотя и уговаривала хозяйка.
— Спасибо, Марья Филипповна. Теперь можно опять столбы поднимать.
— Вот-вот. И я о том же. Трудно мне жить, старой. Одна, как гвоздь на дороге. Дочери далеко, сыновей бог не дал.
— Я знаю.
— Так у меня небольшенькая просьба, Федечка. Хлопцы тебя послушаются, помогут. Шла я сегодня огородами: много столбов лежит на лугу. И все такие черные. Соседка моя, Фрося, ты знаешь, муж ее начальника возит на легковушке, говорит, что эти столбы тридцать лет в земле простоят и ничего их не возьмет.
— Они проантисептированы, — сказал Федор и долго объяснял хозяйке, что это значит, а она все равно не понимала его.
— Мне эта наука зачем. У тебя голова молодая — учись. Мне нужны столбы. Штук десять-двенадцать. Хочу подремонтировать забор — он весь уже лежит, подрубы заменить в сарайчике, где куры и индюшки.
— Где же я возьму эти столбы? — удивился Федор. — У меня нет. Были бы — не пожалел.
— Я же тебе говорила — где, — хозяйка показала рукой на окно. — Чтобы люди чего не говорили, ночью можно принести. Не бойся, денег на водку дам. Много вам не надо, все равно в магазин пойдут.
«Ну и старуха. Петуха зажарила. Купила».
— Извините, Марья Филипповна, но я не хозяин этих столбов. Они государственные.
— А я что — не государственная? — закричала старуха. — Мне не надо жить?
— Я так не говорил. Сельсовет помогает. Наконец, я скажу мастеру… — бубнил Федор, и было у него желание выскочить из дому, чтобы закончить этот разговор.
— Петуха ел? — прижала Розума бабка к стене. — Думаешь, мне ты такая кукла, что я буду даром жарить петуха?
— Столбы государственные, а не мои, — твердо сказал Федор. Шапку — на голову, на ходу схватил с гвоздя фуфайку и рванул в темноту.
В клубе гремела музыка. Зал был полон молодежи. Третьяк и Казакевич танцевали в центре круга. На Якове были голубые брюки. Иван танцевал в кирзовых, замазанных грязью сапогах. В углу сидели Макарчук и девушка с длинными льняными волосами. Он держал ее за руку, что-то говорил на ушко. Она смеялась, и волосы падали ей на глаза. Макарчук отбрасывал их ей назад.