— Ах, хитрый моряк! Молодец, дружище! Таких бы мне начальников участков. Смотришь, и в Москве заметили б… Как думаешь, Лихов?
— Наверное, — согласился Лихов.
Кардаш глянул на часы.
— Совещание затянулось. Но ничего, один раз можно, особенно когда такое настроение, а, Федор?.. Федор… Забыл фамилию.
— Розум, — подсказал Третьяк.
— Розум. Ум. Значит, умная голова, — пошутил начальник. — Скажи ты мне, Розум — умная голова, почему как на прокаженного смотрите на своего бригадира, моего старого товарища-монтажника? Когда-то мы с ним десятки километров линий провели, строили станции и подстанции. Почему у тебя, Василий, такой унылый вид? Когда в прошлый раз я приезжал, ты был пьян.
— Кто видел? — тихо сказал Богдан.
— Молчи! Помнишь наш последний разговор после смерти того парня? Ты мне сказал, что начинаешь новую жизнь. Тебе доверили таких ребят! Каким же ты стал, Богдан? Пьяницей и бездельником. Молчи! Хорошо, что у ребят такой мастер, а то научил бы ты их «профессии».
— Ничего у него не вышло бы, — сказал Федор. — Он вчера заставлял нас копать ямы, а потом их засыпать. Мол, деньги государственные, не вам говорить об этом.
— А вы?
— Мы отказались.
— Правильно сделали. Вижу, Богдан, какой у тебя здесь авторитет. Как думаешь, бригадир, если к руководителю нет уважения, может он оставаться на своей должности?
Богдан молчал, опустив голову. Волосы упали ему на лоб, и стала видна седина на макушке. И жалость, и отвращение почувствовал Иван Александрович к этому человеку, который загубил свою жизнь бесконечным пьянством, а теперь зол на весь белый свет.
— И я не знаю, — вздохнул начальник управления. — Насчет этого большие знатоки ребята. Как решат, так и будет.
Яков Казакевич спрятался за спину Макарчука. У него на Богдана обида давно прошла. Тайком от остальных он даже после хорошего стола ночевал у бригадира. Яков привык, что ему не надо работать на линии, где Федор, будто кот, лазил по столбам и требовал этого же от всех.
— Кто первый? — спросил начальник.
Яков опустил голову ниже, чтобы не встретиться с ним взглядом. Может, и лучше будет, если Богдана снимут, но что потом? Каждому не объяснишь…
— Тебе слово, Казакевич, — вдруг сказал мастер.
Яков встал с игривой улыбкой, сказал:
— Ч-что я?.. Мне все равно, как все.
— У тебя есть свои мысли? — резко спросил Федор.
— Почему же нет, есть. Обычный человек Богдан. Работает. Ну, пьет, но пьют многие…
— Яков, он же над тобой издевался, деньги вымогал, — не выдержал Третьяк.
— Кто тебе сказал? — смутился Казакевич. — Не было такого. Это ты придумал.
— Как придумал? — Третьяк стукнул кулаком по ящику. — Сам видел.
— Кто еще видел? — спросил Яков.
— Я никому не говорил… — растерялся Третьяк.
— Тогда нечего говорить, — закончил Казакевич свое выступление.
Посмотрел Федор на Якова так, будто были они незнакомыми и эта рыжая голова не лежала на подушке напротив его головы в одной комнате общежития.
…Бригадиром избрали Федора. Начальник управления и мастер были не против. Возразил Лихов:
— Молодой еще, неопытный.
— Сколько тебе было, когда стал бригадиром? — спросил его Кардаш.
— Семнадцать, но было другое время, — загорелся Лихов. — Мы думали, как лучше и быстрее строить линии, а они — о шмотках.
От молодого хохота с березы взлетел аист и, курлыча, направился к болоту. Улыбнулся, поглаживая бритую голову Лихов, хихикнул начальник управления, у Ивана Александровича от смеха слезы выступили, и даже Богдан повеселел.
Не такая удачная была шутка, но и ее хватило, чтобы взломать настороженную тишину. Тем более что на дороге к складу показалась машина с прицепом, груженная материалами.
Как бы там ни было, но телеграмма подействовала, и Иван Александрович, радуясь вместе с ребятами, засучил рукава.
Как неожиданно появился начальник управления, так не прощаясь, чтобы не мешать работе, уехал. Если он раньше немного сомневался в реальности плана, то теперь убедился, что линию эти зеленые монтажники построят. Пусть они думают, что эта линия самая главная для управления. Кардаш хотел, чтобы с первых же дней эта детвора поняла: второстепенных линий нет, все главные, все важные…
На второй день своего бригадирства Федор повесил на дверях склада, не посоветовавшись даже с Иваном Александровичем, листок, на котором было написано:
За систематические нарушения дисциплины и пьянки в рабочее время объявляю выговор электромонтажнику В. Богдану и предупреждаю, что за любой поступок, который будет мешать нормальной жизни бригады, к нему будут приняты соответствующие меры.