Скромный достаток кочевого семейства из пяти человек зиждился на поголовье скота, равном двадцати пяти лошадям, пяти головам рогатого скота, шести овцам или козам. Стадо кормило, одевало и защищало. Для перевоза кибитки требовалось четыре вьючных животных (для юрты богача все двенадцать). Такому хозяйству необходимы были значительное пространство и постоянный корм.
Конное войско монгол (собственно, это и есть перевод слова «орда») тоже вынуждено было безостановочно передвигаться: степь, искромсанная колеями обозных повозок, прибитая копытами, должна иметь время прийти в себя, возродить травяной покров!
О себе сподвижники Чингисхана говорили, что их предки — народ Сивого волка и народ Прекрасной лани, — когда-то переплыв бурные воды, поселились в долине реки Онон. Посреди степей восточного Забайкалья, то и дело сокрушаемых суховеем, обитатели холмистой местности Онона, густо заросшей сосновыми борами, черемуховыми, тополиными и березовыми рощами, изобилующими птицей и зверем, вполне могли считать себя удачниками, избранным народом. Была в этой легенде и прекрасная чужеземка, ставшая женой вождя племени, и не менее чудесное рождение ею сынов-богатуров от некоего светоносного юноши, который проникал к ней тайно через дымовое отверстие юрты. Отсчет времени всех событий ограничивался присказкой: «Это случилось через двенадцать поколений...»
На самом же деле народы Азии, включая сюда кочевников Великой степи с их предводителями-ханами, подобно ожившим песчаным барханам, из века в век теснили друг друга и смешивались друг с другом. Сходно с тем, как и по Европе прокатывались волны то гуннского, то готского нашествий, а недавние норманнские набеги захлестнули берега Англии, Западной Франции, даже Южную Италию, частично укоренясь там.
Сородичей матушки Оэлун, маленькое свирепое племя тата, ее сын покорил первыми. Но то ли их воинственность стала нарицательной, то ли сам Чингис велел для устрашения называть так свое войско, только имя разбитых татар объяло всю Орду — капля дала имя океану. Словно сама Азия, этот народоизвергающий вулкан, села тогда в седло и «ветром разрушения» пронеслась от подошвы Алтая, обогнув южный берег Каспия, через Кавказ и Грузию в половецкие степи...
Приметливый соглядатай Карпини записал, что татары, будучи видом «безобразнее всех», обладают «мужеством льва, терпением собаки, хитростью лисицы, дальнозоркостью ворона, хищностью волка, чуткостью кошки и буйностью вепря». Чтобы держать таких людей в повиновении, Великому хану пришлось отрешиться от многих родовых предрассудков, провозгласив чисто племенную взаимовыручку, ответственность за судьбу каждого законом для всей Орды.
Уже перед Чингисом стояла проблема, как поступать с побежденными: принуждать их к повиновению страхом или милостью? Джучи, отец Батыя, старший сын Чингиса, был даже убит по приказу отца за свою приверженность к более мягким действиям. Однако и свирепому Чингису требовалось войско надежное, преданное... Горсточка первоначальных сподвижников, «верных монгол», давно растворилась. Великое множество племен влилось в монгольский поток — тех, кто жил на просторных степях и по берегам Волги, в сырых дремучих лесах, и по озерам... «Прежде чем собирать народы, — говаривал Чингисхан, — надо душой овладеть у них. Если душой у них овладеешь, то тела их куда же денутся?»
Все войско, без различия племен, было разбито им на тысячи, сотни и десятки; командиры назначались не по знатности; тягчайшим проступком почиталось бросить товарища по оружию. Этот закон — яса — стал обязателен для всех.
Веротерпимость тоже возникла под давлением обстоятельств. В отличие от Европы, раздираемой религиозными распрями, Орда принимала под стяг с развевающимся конским хвостом всех, кто готов был ей повиноваться.
При воцарении, «сажая на кошму», хану говорили: будешь отличать людей по достоинству, бог исполнит желания твоего сердца, покорит тебе все земли. Иначе лишишься даже войлока, на котором сидишь.
Продвигаясь все глубже на запад, Орда неизбежно претерпевала изменения. Азиатские народы охотой или неволей, но полностью вливались в нее. Русь же не захотела примкнуть. В своем долгом странствовании от берегов Онона монголы натолкнулись не на разность языка или верований, а на разность культур. Вторжение врага как бы обнажило корневую систему Руси: народ готов был сопротивляться до последнего, но ослепленные раздорами князья предпочитали гибнуть, не уступив друг другу первенства.
Оседлая страна чрезвычайно истощала победоносное ордынское войско. Вместо того чтобы, не задерживаясь, переходить с места на место, приходилось топтаться у бревенчатых кремлей, таранить их, жечь, а взамен богатой добычи находить обугленные головни. Внук Чингиса Батый спешил миновать это гиблое пространство, а пришлось углубиться в еще более тесные страны: Волынь, Галицию, Польшу, стиснутую горами Моравию и Венгрию. Конница хирела, табуны иссякали. Начинался ропот...
Сыновья нелюбимого Чингисханом Джучи получили скудные уделы на северо-западной окраине империи. От Адриатики с Батыем возвратилось к берегам Итиля не более четырех тысяч «верных монгол». Разноплеменный двухсоттысячный Сарай общим языком принял уже наречие кипчаков (половцы — название русское, от рубленой соломы, половы), а религии — всевозможные.
Золотая Орда все явственнее стремилась обособиться от Каракорума, степной столицы Великого хана. Если первые курултаи — съезды родовичей были необходимостью, то чингизиды второго поколения — Батый и его двоюродные братья, раздираемые враждой, — относились к сохранению союза с меньшим азартом. Жизненно важными становились торговые отношения, с ближайшими соседями-данниками. Батый сосредоточил внимание на Руси. Одновременно искал союза с русскими его соперник Гуюк, сын великого кагана Угедея. Но после отравления Ярослава ханшей Туракиной, матерью Гуюка, Александр и Андрей бесповоротно приняли сторону Батыя.
Отсюда острота, с которой Батый приглядывался к Ярославичам, когда братья прибыли в Сарай, его противоречивое желание и привлечь к себе Александра, и не дать ему чересчур силы и воли...
Игра крестовыми картами
Еще задолго до того, как Александр возвратился из Сарая, а папские легаты добрались до Новгорода, папа Иннокентий IV уже вел сложную дипломатическую игру одновременно с тремя сторонами: с рыцарскими орденами, интересы которых часто расходились с его желанием, потому что, истребляя целые племена, рыцари лишали папство новых подданных; с монгольской Ордой, едва не затопившей Европу, так что и до сих пор на дорогах стояли дозоры и рылись волчьи ямы; и с Русью, духовной наследницей поверженного крестоносцами Константинополя, противовеса миродержавию папы.
Папа нуждался в новых обращенных, а для этого все средства были равно пригодны.
— Ваше святейшество, рыцарство бедно, — напомнил кардинал Гвигельм, только что исполнивший миссию на Востоке. — Оно слишком дорожит своими латами, чтобы подставлять их под меч русского Александра, прозванного Храбрым, или Невским.
— Мы уже издавали буллу, чтобы треть церковных доходов поступала в пользу христолюбивого воинства. Можно заставить и королей порастрясти мошну. — Иннокентий не стеснялся в выражениях. — Но принесет ли это желанную победу?
Гвигельм склонил голову в красной кардинальской шапке. Почетный головной убор был введен недавно, и Гвигельм охотно показывался в нем. Внезапно папа воскликнул: