Чаша перекочевала в руки Хемминга, он громко отхлебнул, помычал, смакуя пряный вкус напитка, проглотил, согласно кивнул.
— А что, может, у них и получится. Карл Лысый [21] нынче похож на человека, который пытается сбросить вцепившегося в горло волка. Вряд ли он обратит внимание на укусы ос.
— Ради борьбы с осами Лысый может договориться с братьями-волками, — сказал обладатель кожаных сапог.
— Ха! Братья-то его и сожрут. Нет, в земле франков не будет мира, пока из детей старого Людовика не останется только один — самый сильный.
Сигурд плохо понимал, о чем болтают воины, но сидеть средь них, чувствовать тепло огня, свежесть морского ветра и пить сладкий дурманящий напиток ему нравилось. Он даже забыл про дождь.
— Они говорят о Карле Лысом, короле франков? — склоняясь к Рюрику, спросил он.
— Да, они говорят о походе, который затевает Красный Рагнар, — ответил мальчишка. — Рагнар хочет пойти на франков, пока там дети умершего короля Людовика дерутся между собой. Красный намерен взять большую добычу.
Сигурд знал Рагнара. Высокий рыжий морской ярл, родом из эрулов [22], частенько наведывался в Каупанг, привозил добытые в походах богатства, менял рабов на еду или золото, а за золото покупал клятвы новых воинов. Несколько раз он ночевал в усадьбе Сигурда, умел красиво рассказывать, бахвалился своими подвигами, много пил и совсем не смотрел на женщин. Эрул был очень отважен и очень вспыльчив. Однако Сигурд никогда с ним не ссорился, а в последний приезд Рагнара они и вовсе стали добрыми друзьями, заключив выгодную для обоих сделку. Сигурд уже не помнил, что на что они поменяли, но довольны остались оба.
— Рагнар гостит в Норвегии? — нахмурившись спросил он.
— В Свеаланде [23], у тетки, — сказал Рюрик. — Его корабли всю зиму простояли на озере Венерн. После похода на франков он собирается вернуться в Свеаланд. Говорит, будто успеет до середины лета. Оставит добычу и двинется на восток.
— Он не сумеет пройти с добычей мимо датских земель. — Сигурд был горд, что разбирается в воинских делах ничуть не хуже бывалых хирдманнов. — Хорик, конунг Дании, горазд до чужого добра.
Рюрик безмятежно пожал плечами.
— Многие думают так же, как и ты. Но кто знает нити норн? Боги могучи, норны слепы. Да и Рагнар не дурак, наверняка уже что-нибудь придумал. Вряд ли он надеется на авось.
— На что? — не понял Сигурд.
Сидящий слева от него воин расслышал вопрос, подпихнул бонда локтем в бок, засмеялся:
— Рюрик еще помнит своих богов! Авось — бог удачи в его родных землях.
— Мои родные земли — Гейрстадир! — неожиданно обиделся Рюрик.
— Цыц! — тут же, прерывая зачинающуюся ссору, рявкнул на него Хемминг.
Парень смолк, отвернулся. Над берегом повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь плеском волн и щелканьем разгоревшихся поленьев. Искры взлетали в ночное небо, касались навеса и красным дождем опадали вниз.
Зато настоящий дождь кончился.
Сигурд снял плащ, развернул его на коленях, чтобы подсушить.
— Домовитый ты… — начал было Хемминг, но вдруг выпрямился и гортанно рыкнул:
— Ярл идет!
Воины дружно встали. Поддавшись общему движению, Сигурд вскочил. Плащ соскользнул с его колен, краем коснулся костра. Огонь радостно лизнул мягкую ткань, но, пропитавшись влагой, она занялась не сразу — лишь задымила, окутывая воинов душным черным облаком. Первым закашлялся Рюрик. Взмахнул руками, отгоняя едкий дым, зашипел на Сигурда:
— Убери…
Опомнившись, бонд выхватил плащ из огня, но было уже поздно, шерсть тлела, дым клубился в воздухе. Сигурд, размахивающий дымящейся тряпкой, казался пасечником, окуривающим пчел.
Сквозь пелену дыма он не сразу разглядел Бьерна. Когда ярлу оставалось до костра не более десяти шагов, раздосадованный Хемминг подскочил к бонду и, вырвав у него из рук горящий плащ, швырнул его в огонь.
— Ты обижаешь хозяина, Хемминг, — Бьерн указал на догорающие остатки плаща, усмехнулся. — Хотя… что ты здесь делаешь в столь позднее время, бонд?
Он стоял довольно далеко, но даже издали, даже в дымном чаду, Сигурд ощущал исходящий от него травный чистый запах — запах лесной колдуньи с рысьими глазами. Ярл наверняка пришел от нее, из ее объятий, из ее постели.
Сигурд не знал ревности, да и не умел ревновать, но внутри шевельнулось неприятное чувство досады. «Почему он?» — возмутилось нечто у него внутри и тут же само откликнулось: «Потому, что он — свободный и смелый. Он — мужчина, а не земляной червяк, с весны до осени копающийся в гнилой репе и горохе».