— Я помню, — мечтательно сказал тогда Николай Иванович, — когда-то на спичечных коробках писали: «Отрыжка, тошнота, непостоянные боли под ложечкой подозрительны на рак».
— На Селигере раков прямо в ресторане продают, — прицепился к слову балагур Володя. — Десять копеек штука. Там в Осташкове…
Но его перебил Васнецов, недавно посетивший по служебной надобности Среднюю Азию. Он сказал:
— А вы знаете, скорпион очень похож на рака. У него клешни и…
— Это у него фамильное! — захохотал балагур Володя. — Родился бы с фамилией «Врубашкин» — и вот тебе полны карманы счастья!
И он шлепнул Въюбкина по плечу.
Тут Дементьева с Терентьевой пылко заговорили о мини- и макси-юбках, а Въюбкин затуманился и ушел к своему кульману. Газету сел читать.
Наверное, ему не следовало обижаться на Володю: не со зла тот говорил и без всяких задних мыслей.
У Володи никогда не водились задние мысли. Душа у него всегда была нараспашку — кто хочет, тот и влезай. Он никогда не увиливал от общественных поручений, не чурался туристских троп, давал взаймы Васнецову и беззаботно напивался на банкетах после защиты диссертаций. За это его, можно сказать, любили Дементьева с Терентьевой, но, будучи закадычными подругами, по-товарищески не хотели портить между собой отношений и любви своей никак не выказывали. А догадываться сам Володя не привык.
Вообще-то Дементьева с Терентьевой и Въюбкина тоже, можно сказать, любили, но, правда, неизвестно, за что. Может, даже за молчаливость. Володю — за разговорчивость, а Въюбкина — за молчаливость и немножко за внешние данные…
…Нет, не следовало Въюбкину обижаться тогда на Володю. Тем более что, когда он сидел за кульманом, ползая взглядом по газетным строчкам, к нему подошел начальник отдела и сказал значительно:
— Товарищ Въюбкин!
— Да, — отозвался Въюбкин.
— В рабочее время!.. — еще значительнее сказал начальник.
— Да! — дерзновенно ответил Въюбкин, пряча, однако, газету.
Начальник грозно и молча исчез, а Въюбкин покраснел в одиночку, поглядел в окно, вздохнул, сходил в коридор, покурил, потоптался возле стенгазеты «За проект!» и вернулся к кульману, уселся за проект.
С тех пор и повелось. Стал Въюбкин как бы чуждаться, сторониться, выпадать из коллектива. Ну, а коллективу-то, если он здоровый, разве не наплевать на вздорного отщепенца? Наплевать. Дементьева с Терентьевой, и те целомудренно охладели к Въюбкину, торчащему у кульмана.
Вот и в прошлый понедельник. В прошлый понедельник так противно занепогодило, задождило, что в отделе с утра было грустно и всем коллективом хотелось в пампасы. Или в Крым. Плохо только, никто не знал точно, где эти самые пампасы простираются, а Дементьевой с Терентьевой показалось даже, будто разговор специально для них затеян, чтобы разыграть их от скуки. Тогда они категорически заявили: бросьте, дескать, ваши штучки, нас пампасами не проведешь, мы давно и точно знаем, что пампасы — это широкие полосы на брюках у генералов. Коллектив всхохотнул было сначала, ко потом опять скис, потом распался, а потом и вовсе разбрелся кто куда.
Кроме погоды, сказывалось и отсутствие Володи-балагура, который сидел в кладовой, резал там кальку для чертежей. Вообще-то начальник отдела хотел послать туда Дементьеву с Терентьевой, но те наотрез отказались: не для того они институт кончали, чтоб кальку резать. Хуже других они, что ли? Не миновать бы деловых препирательств, не выручи всех Володя. Он тоже был не хуже других, но он был покладист и, сказав «Ладно. Я пойду», пресек закипавшую междоусобицу. Однако вот его-то теперь и не хватало…
…Въюбкин знал о пампасах гораздо больше Дементьевой с Терентьевой. Он знал все, но вместо того, чтобы помочь коллективу в затруднительную минуту, он до самого обеда нехорошо возился с проектом.
А после обеда все прямо ожили оттого, что сквозь тучи протолкалось солнце, и оттого, что появился Володя.
Включили кофеварку. И, пока ждали кофе, Володя вверг присутствующих в жгуче злободневную дискуссию, в которую ввязались еще и технологи из соседней лаборатории, зашедшие по какому-то, кажется, делу.
Что интереснее смотреть, футбол или хоккей — вот как недвусмысленно ставился вопрос.
Одни говорили, что хоккей, потому что хоккей эмоциональнее. Другие — что футбол, потому что футбол интеллектуальнее.
— Я помню, — рассказывал Николай Иванович, — когда еще не было стадиона в Лужниках и даже стадион «Динамо» еще не реконструировали и туда ездили не на метро, а на трамвае или же на автобусе, а я так и вообще жил тогда в деревне… Знаете, есть под Москвой такая речка Вертушинка?..