— Баски, — сказал Мак, — вроде художники, тоже что-то малюют, вот тот, молодой, рисует интересные шаржи, туристы так и толпятся, глядя как он работает. Но шаржи могут быть злые, сразу предупреждает об этом заказчиков, он один из всей троицы говорит по-французски и те двое, постарше, без него, как переводчика, вроде малых детей — их диалект не понимают даже испанцы.
Наконец, пришли. Мы спустились вниз и остановились примерно на полдороге между вершиной Холма и стоянкой фиакров. Здесь было несколько лавок — зеленщика, булочника и мясника, а также два кафе, над одним из которых висела вывеска «Золотой фазан», папаша Мак объяснил, что его друг Анри жарит прекрасных фазанов, что приносят местные, но дичь бывает только вечером, а сейчас можно отведать каплунов, жареных на вертеле и суп буйабес, Анри его отлично готовит, так как он родом из Марселя. Это мы и заказали, последовав совету папаши Мака. А вообще, цены в меню были очень даже умеренные: порция рыбы с картофелем — 80 су, баранье рагу с фасолью — один франк, кофе — 10 су. Так что пиршество получилось на славу, принимая во внимание бутылку местного вина, которую папаша Мак одолел практически в одиночку. Придя в благодушное настроение, он спросил, что бы я хотел приобрести. Я ответил, что меня интересуют работы импрессионистов, сюжеты — преимущественно, пейзажи, включая городские. Поэтому мне интересны были бы работы Сезанна и Писсарро.
— Камиль — мой учитель, друг и соратник по партии анархистов, — ответил Мак, имея в виду Писсарро, — он — единственный участник всех выставок импрессионистов и пользуется у нас большим авторитетом, но сейчас ничего из-за травмы практически ничего не пишет, да и возраст под шестьдесят дает себя знать. Я могу поговорить с ним и он покажет, что у него лежит в чулане, дорого он брать не будет. Из местных галерейщиков можно прямо сейчас посетить мадам Берту Вейл, ее антикварный магазинчик в двух шагах отсюда.
Берта оказалась бледной невзрачной женщиной неопределенного возраста от 40 до 55 лет в сильных выпуклых очках с неприятным скрипучим голосом. Мак сказал, что она никогда не торгуется, если с ней торговаться, то она повысит цену, а не понизит. В общем-то, ничего приметного в лавочке я не увидел, до тех пор, пока Берта не вынесла из подсобки картину, изображающую красные виноградники и работающих там людей (кто ее не видел в Музее Изобразительных Искусств, она была куплена Иваном Морозовым у бельгийской художницы, которая в свою очередь приобрела ее на выставке за 400 франков). Одна из известнейших картин Ван Гога и Берта попросила за нее 600 франков! Купил этот шедевр, опередив Морозова на два года. Маше Ван Гог не понравился, но делать нечего, я уже расплатился.
Выйдя от Берты, спросил Мака, любит ли Берта пирожные. Оказалось, что, да — марципановые. Зашел в лавку булочника и попросил отнести коробочку с марципановыми пирожными в лавку Берты Вейл. Дал Маку свой адрес и телефон, он сказал, что привезет «Нотр-Дам» дней через пять.
После этого мы вернулись домой, Маша стала прикидывать, куда повесить картины, но Жаннетт предупредила, что в таком случае придется оплатить хозяину ремонт и переклейку обоев, поэтому мы решили повременить. А у меня все не шел из головы молодой баск со странными голубыми глазами — они с Машей были как брат с сестрой, и тут я понял, что баск — это та самая гризетка-убийца, а, значит, слежка за нами могла быть связана с баскскими террористами-анархистами и нам угрожает опасность. Условным нажатием в точку на предплечье вызвал Чжао, по нашему условному коду это была просьба о встрече, а не сигнал о непосредственной угрозе жизни.
Предупредил Аннетт, что к ужину будет гость и стал просматривать газеты. В Гаагу стали прибывать иностранные делегации, со дня на день ждали императора Николая II, инициатора Конференции, до начала которой оставалось еще десять дней… В биржевых новостях отметил замедление роста русских акций, как, впрочем и европейских, продолжали расти только американские компании. Европейские биржи как будто замерли в ожидании чего-то, ага, дождетесь — сентябрь не за горами.
Вечером появился Чжао, поужинали с вином, отпустив прислугу — близняшки сняли себе комнатку в мансарде соседнего дома — я им это спонсировал, так как наши с Машей утехи сопровождались громкими возгласами и потом, не люблю я в неглиже расхаживать ночью по квартире в присутствии посторонних, хоть и прислуги. После ужина и чая с Машиным клубничным вареньем, когда мы остались вдвоем с инспектором, а Маша ушла спать, рассказал о том, как заметил слежку и то, что кто-то открывал сейф. Потом показал газету с описанием неудачной операции Второго Бюро и изображениемм преступницы, а также ее словесным портретом, где особо были отмечены черные волосы и синие глаза. Рассказал про молодого художника-баска, которого встретили сегодня на Монмартре. Потом Чжао позвонил в «Риц», чтобы заказать номер, но оказалось, что свободных номеров нет — все занято итальянской и греческой делегациями, едущими на Конференцию. Предложил постелить ему на диване в кабинете, на что Чжао от нечего делать согласился.