Проверил автомат, магазин полный, два в запасе. Удивительно, как быстро я, в прошлом любитель алкоголя и других «интересных» веществ, поклонник фантастики, выпускник педагогического ВУЗа по специальности психология, научился обращаться с этой железкой, а еще очень быстро бегать и прятаться. Хотя оно и понятно, тех, кто не смог приспособиться, мы хоронили в первую неделю.
Сегодня артиллерии было мало, вскоре пошла пехота, они пёрли под прикрытием пары российских автомобилей «Рысь» и нескольких разномастных американских джипов.
— Суки, зеленые, они-то откуда взялись? Ненавижу! — Вася сплюнул и, не разгибаясь, рванул по окопу к командующему. Батя был мужиком толковым и нас берёг. Но сегодня нас жали, сильно жали, а отступать некуда, за спиной горы, а за горами уже ничего. Быстро не уйдешь, можно конечно все бросить, и налегке рассредоточиться и потеряться среди валунов, но отступать команды не было, да мы и не собирались. Просто, зачем мы здесь, в этом забытом богом уголке, прижатые к горам? Какое стратегическое или иное значение имеет это место? Я не знал, да и не спрашивал, не моего ума дела. Над нами наверняка есть поумнее, вот пусть у них голова и болит, а мне некогда, мне нужно было выжить.
— Ахмат — сила, — за спиной раздались знакомые голоса и в окопы запрыгнули бородатые ребята, все как обычно в легких брониках, вооруженные АК-12 и опасным блеском в глазах.
— Сила, — согласился я, перезарядил автомат, приподнял его над насыпью и начал отрабатывать территорию, раз-два влево, раз-два вправо, раз-два прямо.
На той стороне стихло. Ахмед, сидящий рядом, приподнялся над насыпью. Тишина. Неужели ушли. Он встал во весь рост, потом зачем-то полез наверх и тут «щелк», тихонько так, как ветка хрустнула. Он пошатнулся и упал, но упал очень неудачно, почти всем телом на ту сторону, здесь только ноги, торчат и дергаются. Что дергаются это хорошо, плохо, если это в последний раз.
Я подобрался поближе.
— Жив?
Он что-то в ответ прохрипел. Жив.
Я хватил его за ноги и потянул, стараясь перетащить через насыпь. Не получилось, тяжёлый, сука. Пришлось немного привстать, чтобы был упор и… «щелк». Я даже не понял, что случилось. Лежу в окопе, сверху хрипит и подергивается друг Ахмед, мой левый глаз ничего не видит, а правый потихоньку затягивает белой дымкой и меня начинает подташнивать. А, так я же убит, умираю. Вот какая она смерть, больше похожа на тяжелое похмелье, но похмелий то я пережил не мало, а вот смерть… Это смерть. Глупые мысли, конечно, но все же я успел их подумать, а потом темнота избавила меня от дальнейших нелепых рассуждений.
Что же меня уберегло от помещения в лазарет и пичканье какими-нибудь успокоительными? Видимо моя привычка ни чему не удивляться. Приобрел я ее, когда в свое время подрабатывал санитаром в нашей местной психушке. Именно в тот период своей юности я и завел тесные знакомства с грибами, коноплёй и алкоголем. После приобретенного там опыта у меня не то что белочка, но и летающая тарелка, появись она над моей головой, не вызвала бы бурных эмоций. Ну, может только пару печальных мыслей о предстоящей абстиненции. Да, вот так, моя суперспособность не удивляться и не реагировать на всё непонятное, пока я не разберусь. Но «ближе к телу», как говорил Мопассан. Очнулся я быстро, и как раз в тот прекрасный момент, когда наш фельдшер и его помощник не найдя у меня в голове выходного отверстия размышляли: вскрыть мне череп и извлечь пулю или просто написать заключение о смерти исходя из очевидных причин. Я приоткрыл глаза и удивился непонятному обзору, я же ещё не знал, что один прибор моего зрения поврежден. Но органов речи я не лишился, и при их помощи, не громко, но в очень невежливой форме сказал, что они могут друг другу вскрыть, куда им пойти и еще несколько слов про их беспородную мать, которая их произвела на свет, а потом попросил спирта. Не знаю, что их удивило больше, оживший я или мое желание выпить. После своей бурной юности я старался алкоголь и наркотики не употреблять, хватило «по гланды». Спирта они мне дали, да и сами употребили. Не часто у них оживают люди со свинцом в голове. Короче, пуля мне вошла в угол глаза, видимых повреждений не оставила и застряла где-то там внутри. Что грозило мне внезапной, это по словам нашего фельдшера, или мучительной смертью, это уже по словам его помощника. Глаз не вытек и почти не был поврежден внешне, ожег слизистой и громадная гематома. Ребята соорудили мне повязку, пропитанную чем-то вонючим и, сказав, что до свадьбы заживет, если вскорости не помру, вытолкали прочь, предложив правда еще выпить, от чего я благоразумно отказался. И вот в таком вот образе пирата карибского моря, я пошел докладываться Бате.