Люди очень ценят то, что считают «половой неприкосновенностью», и я затрудняюсь ответить, чем можно причинить этому виду ещё большее унижение.
В человеческом теле, в зависимости от пола, от двух до трех отверстий, физиологически пригодных для совокупления. Обращаю ваше внимание, что действительное количество отверстий зависит только от вашей фантазии и наличия нужных инструментов».
Да, Сианна, даже такая грязная, окровавленная и заплаканная, как сейчас, ты вызываешь у меня возбуждение. Можешь воспринимать это как комплимент.
Я беру тебя за волосы и притягиваю лицом к паху.
«Да я скорее сдохну, — ты поднимаешь взгляд, — если думаешь, что после этого еще останешься с членом, то очень сильно ошибаешься».
«Сианна, ты же видела, как быстро заживают мои раны? Как быстро отрастают конечности? Сейчас моя способность к регенерации в превосходном состоянии. Так что не отказывай себе ни в чем, кусайся сколько хочешь».
Если говорить метафорично, то в человеческом понимании процесс будет напоминать попытку укусить гранит. Ты скорее зубы сточишь.
«Я скорее сдохну», — патетика, бесконечная, скучнейшая патетика. Ты крепко сжимаешь зубы. Будь по-твоему, придется раздвигать челюсти силой. Глупо думать, что это не закончится еще большей болью для тебя.
И раздражением для меня. Это действительно сложно сделать, вернее, трудно делать это одновременно с попыткой получить удовольствие. У тебя еще слишком много сил.
Хорошо, попробуем по-другому.
Я беру кнут со стола с инструментами. Кнут — грубое оружие, и по какой-то непостижимой для меня причине он отлично влияет на людей. Я не собираюсь предупреждать тебя перед первым ударом, и ты не успеваешь сгруппироваться. Длинная глубокая полоса на спине отзывается диким, утробным криком. Срабатывает ваш древний инстинкт — бой или бегство — в сторону более логичного варианта.
У меня нет ни времени, ни желания бегать за тобой по всему залу. Я сгребаю тебя в охапку, пачкаясь твоей кровью, и связываю руки за спиной веревкой, прикрепленной к крюку strappado. Легкое натяжение устройства слегка приподнимает твои руки, недостаточно, чтобы вывихнуть плечевые суставы, но достаточно, чтобы мотивировать тебя не дергаться и оставаться в одном положении.
Вот теперь можно продолжить.
Количество ударов кнута, которое способен выдержать человек, зависит исключительно от палача. Если бы я хотел, ты не пережила бы и одного.
«Очень легко забыть, насколько у Homo Sapiens низок болевой порог. Размеренную боль необходимо причинять постепенно, чтобы избежать потери сознания. Каждое последующее действие должно быть только теоретически хуже предыдущего.
Кнут, помимо его характеристик как оружия, обладает в сознании человека глубоко символическим свойством. Страх к этому орудию и вера в то, что правильное использование кнута является средством исключительного убеждения, передаются из поколения в поколение».
Из-за моей любви к простыми числам математики я выбираю семь.
Рваные полосы ложатся друг на друга. Немного досадно наблюдать, как твоя белая изящная спина превращается в кровавое месиво, но нет ничего такого, что бы я не мог потом залатать. Ты кричишь, дико, истошно, где-то на первых трех, на следующих — только судорожно глотаешь воздух, а на последнем начинаешь стремительно терять сознание.
Мне претит эта трусливая попытка убежать в забытье, но я уже предвидел такой вариант. Раскрыв тебе челюсти, я вливаю зелье, которое не позволит потерять сознание от любой боли, по крайней мере, пока функционирует твоя нервная система. Мне кажется, ты перепутала выпитое тобой с красным флаконом, содержащим зелье восстановления, раз мне даже не приходится заставлять тебя глотать.
Теперь можно попробовать еще раз.
Воля к сопротивлению сильно ослабла, и ты больше не сжимаешь челюсти. Даже едва реагируешь, когда я проникаю в твоё горло. Когда я начинаю резко двигаться, ты оживаешь и, осознавая происходящее, пытаешься отстраниться, но любое движенье в сторону чревато дикой болью в плечевых суставах из-за подвешенного положения.
И, несмотря на все предупреждения, даже после семи ударов кнута пытаешься кусаться, сильно, яростно… и бессмысленно. Это причиняет мне боль гораздо меньшую, чем тебе, но ты упорствуешь, пытаешься укусить так резво, что начинают кровоточить твои десна. Поразительная воля — я даже начинаю вспоминать, почему тебя полюбил.
Я помню, как ты восхищалась моей выносливостью, как ты разомлела после нашей первой ночи и, полностью удовлетворенная, сказала: «Люди не умеют так долго».
Я действительно могу очень долго. Достаточно долго, чтобы рот заполнился кровью, заставляя тебя начинать захлебываться, а глотку разрывало от сильного желания откашляться. От дурманящего запаха мне поначалу даже становится нехорошо, и я провожу пальцами по твоей спине. Сладкая кровь пьянит быстрее, чем самое крепкое вино. Удовольствие окатывает меня теплыми волнами, когда я наблюдаю, как бесцеремонно насаживаю на себя твой рот.
Если я не прекращу, то рискую слишком быстро закончить экзекуцию.
Я вытаскиваю из тебя, и меньше чем через секунду тебя рвет, судорожно и мучительно, на каменный пол. Грязь попадает на мои сапоги. Пока тебя выворачивает, ты болезненно стонешь и глухо откашливаешься, я как раз могу их почистить. Ненавижу грязную обувь. Минут через двадцать рвотные судороги заканчиваются, и твое дыхание постепенно восстанавливается.
«Ничтожество, — твой поток банальных оскорблений, как святой Грааль, никогда не иссякает, — ничтожество. Это всё из-за того, что я тебя бросила?».
«Бросают бездомных котят и надоевших любовниц. Меня предал член моей стаи, кровь от моей крови».
«Если ты такой всезнающий, то как ты не заметил того, что я тебя никогда не любила?»
Я конечно, знал, об этом. Но, признаюсь, ей все-таки удалось пробудить во мне дотлевавшую ярость.