После завтрака мы заложили костровище срезанным дерном, собрались, привязали трофейных лошадок сзади телеги, бросив туда их седла. Оружие Хаким спрятал под сеном, сказав, что после сделает в телеге двойное дно. Ехали мы до обеда, когда выехали на большую поляну с озерцом и увидели целый поселок из телег, пестрых шатров, с толпой бегающих туда-сюда ребятишек, сушащимся бельем, дымящимися кострами и буйством жизни. Нашу телегу тут же окружила толпа цыганят в надежде что-то спереть, но Хаким на них прикрикнул и строго спросил, где баро[11].
— Какой баро, здесь их три, а скоро еще табор придет!
— Главный баро!
— Они все главные и никто никому не подчиняется, сам себе голова. Вот один шатер — там баро мадьяр[12], вон другой — там баро ловарей[13], а дальше — табор кэлдераров или котляров. От котляров много шума, поэтому они всегда поодаль стоят.
Хаким пошел к мадьярскому баро, шатер которого был богаче, а вид цыган его табора — зажиточнее других, но скоро вышел, расстроенный: не взяли с собой чужака. Баро ловарей был не против того, чтобы мы присоединились, но потребовал отдать за это двух лошадей. Хаким бы отдал, но ловари собирались идти на запад, во Францию, а потом — в Италию. Нас этот маршрут не устраивал, зато Хаким продал лошадей с седлами и два "Смит-Вессона" охранников больницы за сто двадцать франков: половина золотом, половина — серебром и ассигнациями. Конечно, все это стоило минимум в два раза дороже, но нам надо было все равно избавляться от лишних улик, а с цыган взятки гладки — даже если полиция найдет, скажут, что на дороге купили. Вряд ли кто-то будет искать пропавших рейнджеров — они ведь тоже в лес не грибы собирать пошли. Оставался один нынешний табор или ждать, пока подойдут другие — у рома[14] здесь было что-то вроде перевалочного пункта.
Гунари, баро котляров, выслушал Хакима и согласился, что мы присоединимся к его табору за десять золотых, за них он нам обещает защиту и проход через границу. У баро был австрийский паспорт, а его табор шел списком к этому паспорту, Хаким подходил по описанию в бумаге под одного из котляров, Ферко, подрядившегося в Швейцарии работать в мастерской, а я должен изображать старика Пити, который в реальности умер и был похоронен, но в списке баро он еще значился. А Иван/Ян — да кто их считать будет, цыганят-то, замучаешься! Хаким с этим согласился и сказал, что пять золотых — сейчас, а пять — когда перейдем границу. Направлялись котляры в Сербию и Хорватию, там как раз к их прибытию начнут готовить сливовицу и грушовицу, поэтому мужчины табора сейчас усиленно изготавливали примитивные медно-луженые дистилляторы на продажу, да и залуживать старые самогонные аппараты — на это в сезон всегда будет спрос.
Одним словом, нас приняли в табор котляров. Наши новые имена мы усвоили, новое имя Хакима на языке рома вообще означало — "свободный", мое — "твердый как камень", а Ян — имя, характерное для румынских котляров, которое и происходит от Иоанна, так же как Йохан и Иван, так что наш Ванечка сохранил свое исконное. Окрестила его Иваном тетка Лиза, мы ее еще по приезде проинформировали, что имя мальчика будет в честь деда (и отца Лизы), а если родится девочка, назовем Екатерина — как бабушку. Со святцами без проблем, разнообразные Иваны почитаются православной церковью более двух сотен раз, поэтому-то и имя это было крайне популярным в православной России и крестить Ваню мы собирались на день Иоанна Крестителя, не выйдет так, с Екатериной тоже было все в порядке — в феврале две Екатерины — в начале и в середине месяца.
В таборе нас, конечно, проверили "на прочность": первого — Ваню, который в первый же день появился с расквашенным носом, но зато пара цыганят обзавелась "фонарями", среди них — местный заводила мелких пацанов, один из многочисленных внуков баро. После этого Ванечку безоговорочно приняли в местную пацанскую банду и он целыми днями носился с новыми знакомыми, быстро научился болтать на кэлдерару, который был у местных ромал вроде эсперанто — его понимали и мадьяры и выходцы из Валахии и немецкие цыгане, хотя в разговоре между собой они часто не могли договориться друг с другом. Хакима местные парни вызвали драться, но когда он повалял в пыли десяток противников, один из них, с неприятным хищным лицом вдруг выхватил нож, надеясь, что Хаким испугается. Тогда вновь названный Ферко предложил еще двум парням втроем драться с ним на ножах до первой крови. Предложение было принято и противники стали окружать Хакима. Как он разоружил двоих, я даже не понял, а вот с зачинщиком драки он остался один на один и цыган был настроен решительно — его выпады походили на боевые и, если бы попал под них я, боюсь, у старика Пити появилась бы вторая могилка.
12
Мадьяры — наиболее привычные для нас цыгане: играют и поют, гадают и обманывают наивных простаков. Именно они с их скрипками и пением были популярны в "Стрельне" и "Яре" и оказали влияние на русскую литературу, став ее героями.