Закончилось все молниеносным броском Хакима, рассекшим наискосок рубаху на животе нападавшего и глубоко оцарапав, так чтобы на рубахе все увидели кровь. После этого схватка закончилась, но, порезанный, судя по всему, затаил злобу. Меня не трогали — я для них и был старик: во-первых у меня отрос совершенно седой ёжик волос на голове и такая же бороденка, во-вторых, я плохо видел без очков, хотя в быту как-то обходился. В одном из сел Хаким выменял два куска яркой ткани, из которых за пару монет серебром одна из цыганок, слывшая за портниху, пошила нам всем цыганские рубахи (мужчина-рома должен быть одет ярко и в новую рубаху). Хватило и на четвертую — ее Хаким подарил порезанному им цыгану, после чего тот пришел к нам мириться с флягой сливовицы.
Табор держал путь на восток, к австрийской границе и мы шли вдоль предгорий Альпийского хребта, виды были весьма живописные, крупных городов вообще не было, встречались небольшие села, а часто — просто фермерские шале, где цыганам были не особенно рады и хозяин с сыновьями и работниками часто стояли с ружьями у ворот, говоря — езжайте дальше, здесь вам не место. Табор неспешно шел весь день, наматывая километры, а к вечеру становился на ночлег. Баро неплохо знал здешние места и выбирал ночевки на опушках леса, у берегов ручьев или речушек. Поужинав, я рассказывал сказку Ване, который, набегавшись за день быстро засыпал. Парень окреп, загорел и с виду стал сущим цыганенком. Потом мы неспешно пили чай с Хакимом — Ферко и я расспрашивал его о том, что без меня случилось в Петербурге за эти четыре года.
По словам Хакима, в первый месяц перед Рождеством пришло первое и единственное письмо от меня, где я рассказал, что Маша наблюдается у известного доктора и у нас все в порядке, живем мы у тетки Лизы, поэтому, если что — пишите сюда. Потом были Новогодние праздники, Святки. Все гадали, родила Маша или нет и мальчика или девочку. И тут как гром среди ясного неба: умерла, а я в больнице — никого не узнаю и ничего не понимаю. Артамонов с Хакимом тут же дали телеграмму Лизе, что выезжают, но Лиза ответила, что Машу уже похоронили, а меня доктор не велел беспокоить и никого ко мне не пускают, даже ее. Вот такой печальный конец января получился. А в феврале Малаша родила Хакиму дочку, которую назвали Машей и все завертелось вокруг новорожденной.
Периодически Артамонов посылал тетке Лизе письма, о том, не изменилось ли что к лучшему в моем состоянии и не нужна ли помощь в уходе. Лиза неизменно отвечала, что все хорошо, лечение идет своим чередом, помощь не требуется: меня лечат в лучшей клинике, уход как за королем и ни в чем я не нуждаюсь. Заходили супруги Зерновы, с соболезнованиями, оказывается, про смерть Маши была только какая-то небольшая заметка мелким шрифтом, что мол, посланник Гамбургер в Берне извещает… Про меня русские газеты вообще ничего не писали, тем более им было, чем заняться, освещая войну на Дальнем Востоке. А тут еще появились слухи о том, что царь тяжело заболел, несколько позже это подтвердили и газеты, стали даже публиковать бюллетени о состоянии здоровья. Женился наследник — цесаревич на Алисе Гессенской, что опять стало обсуждаться, тем более говорили, что император — не жилец и скоро у нас будет новый царь, Николай Второй.
Двое молодых Великих князей участвовали в войне на Дальнем Востоке: Александр Михайлович и Георгий Александрович. Так что никто не вспоминал про меня — несостоявшегося Наместника на Дальнем Востоке, каковым был назначен брат царя — Алексей Александрович, ему был подчинен и командующий эскадрой адмирал Алексеев. Потом умер царь, Николай короновался и была страшная давка на Ходынке. А где-то через месяц пришли чиновники из Дворцового ведомства и велели освободить дворец, он опять переходил в ведение Министерства Двора, так же как и гатчинская и крымская дачи. Основание — договор, где было сказано, что если хозяин проводит более полугода за границей, то он теряет право на недвижимость, полученную от Его Императорского Величества.