Приглушенный свет в гостиной девушки отскакивал от ёлочных игрушек игривыми бликами. Подаренная пожилой соседкой гирлянда обвивала ствол дерева зелёными фонариками. Харди в очередной раз убедился в чувстве вкуса у оставшихся в его окружении женщин. Мужчина уселся на пол и облокотился на широкий подоконник, моргнул тоскливо и положил голову на согнутые предплечья. Засыпать противопоказанно, Харди вбил себе это мантрой на подходе к дому. Он устремил жадный взгляд на колыхающиеся занавески в створках приоткрытого балкона. Тягостно-сладкое ожидание снова запустило внутрь свои когти, сжало холодными лапами сердце, и оно замерло с гулким ударом.
Мелькнувшая за тонкими занавесками фигурка побудила мужчину нетерпеливо поёжиться и принять более удобное для слежки положение. Будто соблюдающая траур, Лив надела для очередного одинокого вечера чёрное платье. Расхаживая по комнате с бокалом янтарной жидкости, она то и дело запускала руку в волосы, взъерошивая упругие кудряшки. С этой прической она походила на ангелочка, который только что спустился с фасада древнего храма. Разве что чёрный цвет угнетал эту нежность. И чертова красная помада. Эдди машинально облизнул уголок рта, когда разглядел яркие следы на кромке бокала, а потом и стик, которым блондинка подкрасила нижнюю губу.
Она похудела. Прежде аппетитные бедра сузились, а под платьем и вовсе казались тощими. Скулы в приглушенном свете выглядели острыми как лезвия.
Но, не смотря ни на что, это тело не утратило своей грации. Ощущая подступающий к горлу горький комок, мужчина расстегнул пару пуговиц на рубахе и прильнул лбом к покрытому кое-где ледяной коркой стеклу.
***
Он наблюдал, как Она танцует. Движения Лив были то рваными, то тягучими, как готовящаяся к прыжку кошачья поступь. Освободив локоны от шпильки, она положила её на столик. Выгнулась, подрагивая, и выпила стакан залпом. Эдди знал, что она чувствует. Вот они, - двое, волочащие своё существование друг без друга, находящиеся при этом на расстоянии ничтожных десятков метров. Он наблюдает за ней, она - мечтает о нём. В ладонях кольнуло, когда белоснежные пальцы дотянулись до рождественского дерева и качнули фарфоровую фигурку в виде лебедя. Она всё поняла, когда самый старый бродяга вложил этот сувенир ей в ладонь. Она поняла, что он знает. Что они все знают. Ведь люди без имен такие же эмпаты как все те, кто хотя бы одним глазком видел мирскую несправедливость. Знала бы она, что сутулый рыжебородый бомж, сидящий в этой куче, - тот, о ком она плачет. Тогда…
Мысль вновь обрывается. Харди завороженно следит, как блондинка медленно подходит к балкону и приоткрывает створку шире. Зимние холода пронзают плечи дрожью, но Смит не считает нужным вернуться за курткой. Она смотрит прямо перед собой, невидящим взглядом сверлит дырки в фасаде соседнего дома. Прожигает насквозь окна и темноту в них. Прожигает насквозь сидящего в этой темноте Эдди. На несколько секунд ему кажется, что она видит его, что смотрит ему прямо в глаза. Есть ли шанс, что она его видит?
Никаких. Неизменная тоска не исчезает, сменяясь испугом, плещется на дне её зрачков подобно траурным венкам на водной глади. Ливи закуривает тонкую сигарету, и Эдвард плывёт. Тает, растекается. Стекает на пол, так, что только макушку видно. Наблюдать движения её губ, захватывающих фильтр и марающих его красным - невыносимо. В память врываются воспоминания, одно за одним, они прорубают себе путь наружу из самых глубин своего заточения. Безуспешная попытка не наломать дров.
Эдди чувствует, как вместе с его пропитой памятью на свет выбирается со скрежетом железной цепи тяга быть рядом с ней. Он сам не понимает, как ему удается не сорваться и не побежать на улицу с захваченным пальто, которым нужно укрыть надломленные холодом ключицы.
Будто приклеенный задницей к полу, мужчина не шевелился и, казалось, видел каждую трещинку на пухлых губах, толчками выпускающих ядовитый дым. Вспыхнувшая под ребром война чувств заставляла кровь пульсировать в висках.
- Что же ты делаешь…, - шепчет он в укор то ли себе, то ли ей.
Съехавшее с катушек сознание подкинуло картинки из снов, которые Эдди видел в своей одиночной камере. Размазывающие помаду пальцы, трепещущие ресницы на томно прикрытых веках.
Опьянение выветривается в один миг, и желудок словно присыхает к позвоночнику. Ливи опустошает последний бокал и, с презрением глядя на пустую бутылку, кидает её в мусорное ведро. И невооружённым глазом можно определить: девушка пьяна практически до обморочного состояния. Как она ещё держится на ногах, Эдди решительно не понимает. Мужчина не понимает, как ей хватает ловкости расстегнуть молнию на платье дрожащими руками. В глотке пересыхает, когда одежда падает ей в ноги бесполезной грудой, и Смит вышагивает по комнате в нижнем белье. Губы что-то сбивчиво шепчут, Оливия никак не может попасть пальцем по кнопке на пульте аудио системы. Очередная попытка удаётся, и Харди даже на таком расстоянии слышит низкие басы индустриального рока. Вздыхает и кусает губу до кровавых трещин. Его возлюбленная всё так же полна сюрпризов.
Покачивающая бедрами в такт музыке, Смит совсем не стесняется распахнутых штор. На осоловелом лице улыбка мешается со слезами, девушка подпевает и снова запускает пальцы в волосы, оттягивая их. Болезненные последствия таких жестов известны Харди, как и их пикантность в некоторых ситуациях. Предательски цинично низ живота наполнился тянущим ощущением. Да чтоб его, думал Эдди, стараясь унять нарастающее возбуждение и обжигающий румянец на небритых щеках. Отойти от окна, чтобы успокоиться? Нет, не слышали. Мужчина упрямо наблюдал за движениями полуобнаженного тела и мученически хмурился. Прерывистое дыхание оставляло на стекле мокрые разводы, пальцы зудели от жажды коснуться нежной кожи на девичьей шее. Осознав, что метаться в попытках успокоиться однозначно не вариант, Харди сдался воле своего организма, поехавшего от всплеска гормонов. Звон пряжки ремня разносится по квартире.
Огрубевшая подушечка большого пальца царапает кожу, собирая крупные капли смазки с головки. Сквозь ресницы Эдвард смотрит, как член каменеет под такой манипуляцией и шумно выдыхает. Он не дрочил уже хрен знает сколько, и прикосновения к чувствительным точкам ощущаются в разы острее, выскабливая из мозга все мысли. Снова поднимает глаза, видит, что Лив ещё танцует в своей гостиной, оглаживает ладонями живот, наклоняется, прогибаясь. Эдди закусывает губу опять, шлет к херам сочащуюся из неё кровь и ведёт крайнюю плоть вниз рваным движением. Удержаться от стона не получается. Гортанный звук застывает возле ушей, сменяется новым. Под прикрытыми на мгновение веками Харди видит блондинку, извивающуюся под ним. Светлые локоны разбросаны по полу, пропитанные алкоголем и потом, пухлые губы искусаны в поцелуях. Она шепчет его имя в предоргазменной судороге.
Приходится сжать основание другой рукой, чтобы не кончить так быстро. Мужчина откидывает голову и стонет, продолжает смотреть, как девушка в доме напротив вновь берет в руки сигареты, неспеша затягивается и выпускает клубы дыма. Её тело, разгоряченное спиртным, совсем не мерзнет. Разве что белоснежная кожа на груди покрывается россыпью мурашек.
- Да чтоб тебя, - Эдвард задушенно скулит и разжимает пальцы.
Нахрен - издеваться над собой, он ведь не мазохист.
Хоть и подсматривает, как ошалевший маньяк, хоть и колени затекли нестерпимо и причиняли боль. Харди продолжал сидеть у подоконника и смотрел на женщину, которая по всем законам справедливости должна сейчас быть сверху. Рука снова сжимает ствол крепче, движется медленно до приторно-ярких пятен перед глазами. Мужчина тихо шепчет слова, до сих пор не произнесенные вслух, полосующие язык шрамами. Шепчет, и шепчет, пока не срывается на очередной глубокий стон. Он ускоряет ритм, когда блондинка возвращается в комнату. Упрашивая всех и вся, чтобы она не отправилась в спальню, Эдди прижимает свободную ладонь к холодящему кожу стеклу. Страшится того, что момент может быть упущен, - он скребет ногтями по прозрачной поверхности. Большим пальцем другой руки снова щекочет головку, сжимает и снова ведёт вниз, чувствует, как к основанию подступает разрядка. Выпитый часами ранее джин делает своё дело.