До сих пор я не решался касаться, да и сейчас не знаю, стоит ли упоминать о представительницах прекрасного, не допускающего критики пола, чьи блестящие глазки и неумолкаемый лепет не могли не смягчить строгости моих суждений перипатетика. Не знаю, как мне выразить свою благодарность за то, что мне позволено было лицезреть их яркие платья и очаровательные шляпки, которые, словно весенние цветы и птицы, оживили мрачные стогны города; и да не в обиду им будь сказано, удовольствие это нисколько не умалилось оттого, что для меня по крайней мере оно оказалось бесплатным. Я нередко шел по пятам — даже, боюсь, порой, наступая на пятки, — за какой-нибудь самой очаровательной представительницей прекрасного пола. И если когда-нибудь я недоумевал, почему две юные леди, завидев молодого человека приятной наружности, принимаются оживленно болтать; если мне иногда казалось, что зеркальные свойства всех больших магазинных витрин увеличивают интерес к выставленным в них шелкам и коленкорам; если такие же недостойные джентльмена подозрения мелькали у меня в связи с окнами дагерротипных мастерских; если порой мне случалось неправильно истолковать молниеносный взгляд, каким обмениваются при встрече две хорошенькие женщины — откровенный, испытующий и проницательный, — не то, что наши страстные взоры, — если когда-нибудь я позволил себе подобную или еще какую-нибудь дерзость, то только для того, чтобы признать свое полное поражение и несостоятельность и убедиться, что мужская мысль, превысившая в своем парении кольца Сатурна и сферы Сириуса, становится в тупик перед непроницаемой броней стального каркаса, в который одета самая простая школьница.