«Надо будет в ближайшее время женить Корантена, — размышлял Мадек. — Нельзя допустить, чтобы такое животное окончило жизнь, не оставив потомства. Сразу же после свадьбы я поговорю об этом с Арджуной. Этот зверь приносит мне счастье, и я хочу, чтобы он разделил мою радость».
Праздник должен был продлиться десять дней. Расходы предстояли огромные, но Мадека это не очень-то заботило: вот кончится муссон, он проведет в новом году еще одну кампанию, и с лихвой возместит все затраты. Слухи о его свадьбе, должно быть, прокатились по всей Бенгалии, достигли Декана и страны джатов, где властвовал Угрюм; какие-то таинственные посланники оттуда уже несколько раз приезжали в Панипат и пытались затеять с ним переговоры. Он увиливал от них, ссылаясь на предсвадебные заботы. «Еще три месяца, — мечтал он по ночам, — и я доберусь до Могола. До самого Могола, и тогда все поймут, чего стоит фиранги».
Наконец Корантен остановился перед дворцом Барбета. В первое мгновение Мадек не узнал здания: весь фасад был украшен позолоченными гирляндами, а земля перед ним усыпана цветами. Папаша Барбет встретил Мадека у входа и повел на галерею, где отец Вендель уже раздавал благословения.
— Здравствуй, сын мой! — поприветствовал он Мадека.
— Здравствуй, иезуит!
— Иди за мной, Мадек, тебя ждет невеста.
Они вошли в зал, и Вендель указал на мушарабию, деревянную решетчатую загородку.
— Она здесь. Я хочу ее видеть, — сказал Мадек.
— Только после свадьбы, сын мой, не раньше.
— Как это? У нас ведь христианская свадьба!
— Ты теперь вельможа, Мадек. А у вельмож есть такой обычай! Если ты его нарушишь, то опозоришь себя.
— Опозорю себя?! Но ты говорил, что я увижу ее в день бракосочетания! А теперь хочешь заставить ждать еще десять дней! Как же ты собираешься нас венчать?! — воскликнул Мадек.
Барбет приложил ладонь к его губам:
— Тише! Ты не можешь не знать этого обычая.
— Я недавно приехал на север. И со свадебными обрядами не знаком. Я воин, а не волокита, гоняющийся за приданым!
— Поверь мне на слово: у моей дочери нет изъянов! Ты ведь посылал к ней женщин, а теперь готов оскорбить меня. Прошу тебя, замолчи.
— Ладно, дорогой тесть, но пусть нас сейчас же обвенчают!
Отец Вендель сразу же затянул молитву; из-за перегородки до Мадека донесся хор женских голосов, нараспев читавших латинские тексты. Он попытался угадать среди них голос суженой. «Пусть он будет приятным, — загадал он. — Будь она даже самой прекрасной из женщин, я не смогу вынести жены со скрипучим голосом». Погрузившись в размышления, Мадек не вникал в смысл слов. Полученный от отца Венделя тычок под ребра вывел его из задумчивости.
— Мадек, Мадек, подойди, уже пора! — Иезуит приоткрыл верхнюю часть мушарабии. Мадек приблизился, привстал на цыпочки, но увидел лишь маленькую фигурку, закутанную в красное с золотом покрывало.
— Умоляю, Мадек, не делай ничего такого, что может уронить тебя в глазах окружающих! Протяни руку над перегородкой и, ради Господа Всемогущего, опусти глаза и не двигайся!
Мадек подчинился. На его руку легла дрожащая нежная ручка. Отец Вендель опять заголосил, и ему вторил женский голосок.
— Твоя очередь отвечать, Мадек, — сказал отец Вендель.
— Отвечать? — не понял Мадек.
— Да, на хинди. Я спрашиваю тебя, согласен ли ты взять ее в жены.
— Ну, да, да, — закивал Мадек.
Иезуит повторил вопрос, повернувшись к мушарабии. Нежные пальчики пожали руку Мадека, и слабый женский голосок ответил на хинди «да». Вендель замахал кропилом и опять заговорил по-латински, потом взял руки новобрачных и разъединил их. Церемония закончилась.
«По крайней мере, у нее приятный голос», — подумал Мадек и, наполовину удовлетворенный, пошел обратно по темному коридору.
После церемонии бракосочетания Мадек пригласил Барбета и всех его родственников мужского пола в свой лагерь, где подобающим образом их одарил. Потом начался пир. В течение десяти дней гости услаждали свои языки и желудки. В изобилии подавались кари с пинтами травяного ласси; чапати и рис с шафраном; манговое варенье, густое, горячее и освежающее, как муссонные дожди; зеленые лимоны, сваренные в масле и уксусе; горячий чай со специями и привкусом свежего имбиря — истинное наслаждение в летнюю жару; разнообразные шербеты, бисквиты с сиропом, сочащиеся медом оладьи, выпеченные в форме цветов; пироги с молоком, в котором специально растворялись зелья, возбуждающие влечение: дурманящий ром, пальмовое вино; и огромное количество мяса. Местные повара, наследники древних могольских традиций, мариновали и фаршировали куропаток, запекали в земляных печах целые туши козлят, жарили на вертелах быков. По окончании трапезы, когда обожравшиеся гости мучились отрыжкой и метеоризмами, им подавали большие серебряные чаши, чтобы они могли рвотой облегчить свои желудки. Насладившись пиршеством, они начинали подумывать о чувственном наслаждении, засматриваясь на служанок, полуобнаженных танцовщиц. Случалось, что кто-нибудь из гостей, не в силах дождаться ночи, на некоторое время покидал пирушку, но по большей части условности все-таки соблюдались. Гости расходились поздно, но до утра из шатров доносились крики и стоны.
Как проводила эти дни Мария Анна, Мадек не знал. Однажды вечером он позвал Мумтаз в свой шатер.
— Это нехорошо, Мадек, — сказала она. — Ты должен десять дней соблюдать воздержание, как и твоя невеста.
— Я хочу только поговорить с тобой.
— Поговорить?
— Что делают женщины в ожидании первой брачной ночи?
— Я не знаю, — улыбнулась Мумтаз. — Ты же взял меня из дома развлечений. Я никогда не была замужем.
— Но ты же наверняка видела свадьбу, хотя бы раз или два, когда была маленькой.
— Да… Но что ты хочешь узнать? Женщины живут взаперти. Днем лежат на кушетках, едят, украшают себя и невесту, дают ей разные советы… Вечером они раздевают ее, купают, поют старые песни, рассматривают ее, играют с ней, как с куклой, рассказывают ей о своей первой брачной ночи, о том, как они рожали. Знаешь, Мадек, твоя малышка и не заметит, как пройдет время, у нее сейчас последние дни счастья!
— Счастье женщины заключается в том, чтобы принадлежать мужчине, Мумтаз!
— Ты так думаешь? Сейчас с ней все возятся, с нее не сводят глаз. А потом…
— Она будет счастлива со мной. Я сделаю ей детей. Ступай.
Мумтаз поклонилась, сложив руки в намасте, и направилась к выходу, но он удержал ее:
— Ты ведь придешь, да? Ты ей поможешь? Ты ведь тоже принадлежишь мне.
Мумтаз приняла демонстративно покорный вид. Ему показалось, что она опечалена.
— Да. Я приду. Это ведь будет через два дня?
— Через два дня. Войдешь вместе с моей свитой.
Она поклонилась, сложив руки в намасте:
— До встречи.
Вот так, в пирушках и развлечениях, окруженный ликующей толпой, музыкантами и танцовщицами, Мадек дождался наконец завершения праздника. В последний день Мадек, как полагалось вельможе, одарил крестьян из окрестных деревень, то есть больше десяти тысяч человек, и на закате солнца отправился во дворец Барбета. Тесть ждал его у дверей.
— Завтра, если все пройдет хорошо, я верну тебе алмаз, — сказал Барбет.
— Все будет хорошо, — ответил Мадек и в сопровождении слуг и прекрасной Мумтаз вошел внутрь.
Мадека проводили в покои новобрачной.
В глубине огромной комнаты он увидел ворох красных с золотом покрывал и трех старух, бросавших на них горсти риса. Он понял, что это и есть его юная супруга.
Мадек и Мумтаз подошли ближе.
— Вот твоя жена, — пролепетала одна из старух.
— Уходи! — Мадек указал ей на дверь.
— Мне — уйти?! Но я ее тетка! Бедная малышка потеряла мать три года назад, и именно я готовила ее к свадьбе!.. Я готовила ее для тебя…