— К чему ты клонишь?
Сарасвати открыла медный сундук:
— Смотри!
Там лежала деревянная раскрашенная скульптура — тигр, нависший над человечком в треуголке и красной форме.
— Тебе нравится мой тигр, правда? — сказала Сарасвати. — Он очень скромных размеров. Мне продал его некий купец, который пришел с юга. Он говорил, что какой-то фиранги делает большие движущиеся машины наподобие этой и предлагает их раджам Декана, недовольным присутствием англичан. Говорят, что первому эта идея пришла в голову радже Бенареса. Красиво, правда?
Она повернула какую-то ручку на боку фигурки. Тигр вздыбился и зарычал, а англичанин начал издавать предсмертные хрипы.
— Остроумно, — улыбнулась Сарасвати. — Но этот тигр слишком маленький.
Она указала Визажу на открытый рот англичанина:
— Сюда можно было бы поместить сосуд со свежей кровью, и человек изрыгал бы кровь при каждом хрипе. Это было бы более правдоподобно. Но можно испачкаться.
— Я думал, что ты христианка, царица. А ты любишь кровь. Ты раньше не была такой.
— Какая откровенность! — рассмеялась Сарасвати. — Я видела больше крови, чем ты, лекарь, и я хочу еще! Посмотри на этого ребенка на стене! Это не твой никудышный Христос, который прощает и подставляет левую щеку! Это мой сын, единственный, который у меня выжил. Но его убили, как на бойне! — Она опять громко расхохоталась. — Ты мне нужен, Визаж. Если бы не это, я давно велела бы посадить тебя на кол… Бедный лекарь… Так ты не понимал, что это я управляю Угрюмом? Но пришло время сказать тебе: я должна все знать о Мадеке. Все новости ты будешь сообщать мне, а не моему супругу. Будешь ли ты говорить ему правду или врать — это неважно. Но ты теперь мой человек, понял? Мой человек… Поклянись, что ты будешь докладывать мне обо всех курьерах из Шандернагора.
— Я если Мадек потерпит поражение?
— Что будет потом — это мое дело.
— Не пойму, царица, хочешь ли ты — его счастья или его гибели.
— Только боги могут решать, Визаж. Исполни же мое желание. Что касается Угрюма, я хочу, чтобы ты сообщал мне обо всех изменениях в его состоянии. Поклянись!
Визаж опустился на колени и коснулся головой пола, как предписывал ритуал. Когда он поднял голову, она с нежностью наклонилась над ним, и он разглядел на ее груди старый, позеленевший амулет. Заметив его удивленный взгляд, она рассмеялась.
— Это, лекарь, уже совсем другая история, и она не для фиранги!
Визаж понял, что пора удалиться.
Ошеломленный, он долго бродил по галереям и размышлял. Наконец он пришел к выводу, что великолепно сыграл свою роль. Разве человек из Шандернагора не советовал ему использовать ради победы «все могущественные силы, которые только есть в Индии»? И какое ему дело до царицы Сарасвати, если все это в конечном счете послужит интересам Франции! Он убедился в том, что она по-прежнему любит Мадека. Но кое-что его настораживало: испуг Угрюма, когда он обнаружил, что его болтовню о саньяси подслушали из-за ширмы, и особенно амулет с изображением чудовищной Кали.
ГЛАВА XXV
Бхаратпур — Дели
От времени муссона до зимы 1772 года
Мадек не мог дождаться, когда кончатся дожди. Он думал, что именно по этой причине император до сих пор не призвал его к себе. Наконец, Мадек поборол свою гордость и сам написал Моголу и предложил свои услуги.
«Великий человек своей нации…» — Эти слова из письма Шевалье не выходили у Мадека из головы. Особенно ему нравилось слово «нация», напоминавшее о его туманной родине. Не об улицах Кемпера, не о тех местах Бретани, которые с детства мелькали в его снах, а скорее о части его самого, позволившей ему, простолюдину, не только оправдаться в собственных глазах за то, что когда-то облил грязью дворянчика, посмевшего отнестись к нему с презрением, как к твари, родившейся под забором, но и самоутвердиться, добиться славы и богатства. Но все это было весьма далеко от Индии. Ожидая ответа от Могола, Мадек утратил интерес к окружающему миру. Иногда он выезжал верхом за пределы Бхаратпура и подолгу смотрел на тянущиеся до горизонта размытые дождями дороги, надеясь увидеть гонца. Но тщетно. Даже праздник Джанмаштами, день рождения Кришны, оставил Мадека равнодушным. Весь город ликовал. В каждом доме готовили пироги из рисовой муки, замешанной на молоке, и засахаренные фрукты; юноши и девушки флиртовали и качались на качелях, подобно божественным влюбленным. И в храмах и в домах люди читали священные стихи о жизни Кришны, рассказывали о его победах над демонами и над деспотичным раджей Кансой, о том, каким шалостям он предавался во Вриндаване, о девицах, которыми он овладевал, когда они купались в реках, о ревности Радхи, сходившей с ума по своему синеликому супругу, и, наконец, о том, как он принес в жертву свою телесную оболочку ради всеобщего благоденствия.
Мадек посмеивался над этим. У него в мыслях была одна только война.
Между тем в его дворце тоже царила праздничная суета. Бегум Мадек возносила молитвы Деве Марии и готовила для Девы скромные дары — засахаренные фрукты и рисовые пироги, чтобы она защитила очередное дитя, которое бегум носила в своем чреве. Мумтаз украшала себя перед зеркалом, готовясь к встрече с возлюбленным Мадеком.
Он приходил к ней каждый вечер. Его грустный взгляд, его озабоченное лицо вызывали у нее тревогу. Но Мадек ничего не говорил ей о причинах своей печали. Тогда она попыталась развлечь его:
— Мадек-джи, повсюду царит любовь, а ты грустишь! Хочешь, я покажу тебе искусство Девадаси, искусство храмовых проституток. Я многому научилась в доме развлечений.
Он не оттолкнул ее. Утром они даже продолжили свои игры в саду, на новом ковре. Мумтаз удалось его немного развеселить, но она видела, что он по-прежнему чем-то озабочен.
Однажды вечером, когда в Бхаратпуре перестало пахнуть рисом и молоком, что означало окончание торжеств, у ворот дворца появился смешной толстячок, который назвался купцом из Дели. Нетрудно было догадаться, что этот человек вовсе не тот, за кого себя выдает, не торговец дынями и фисташками. Светлая кожа, раскосые глаза, утонченные манеры выдавали в нем могола, причем знатного происхождения. Мадек велел привести его в свои покои. Аудиенция длилась всего несколько минут. Толстячок преподнес Мадеку мешочек с четырьмя тысячами рупий в счет причитающихся ему сорока тысяч, металлический футляр, в котором оказался патент на титул набоба, а также письмо от главнокомандующего Могола. В нем говорилось, что император принимает предложение фиранги и его короля. Титул набоба, присваиваемый господину Мадеку, вступит в силу в тот час, когда он приедет в Дели. Это будет торжественно объявлено миру, защитой которому является Великий Могол. Мадека ждут.
— Не позднее, чем через два месяца! — добавил псевдоторговец.
— Договорились, — ответил Мадек.
В тот же вечер Мадек велел позвать Мумтаз.
— Я хочу еще раз насладиться искусством Девадаси.
Она с удовольствием исполнила его желание, отметив, что настроение его значительно улучшилось.
На следующий день Мадек объявил своим солдатам, что решил оставить службу у раджи джатов. Но сделать это было не так-то просто. Основная часть его войска, которой командовал бретонец Керскао, стояла лагерем в двадцати милях от города. Мадек отправил туда караван с домочадцами, слугами и самым ценным своим имуществом — драгоценными камнями и золотом, коврами, тканями и посудой. Сам же с сотней воинов выступил навстречу джатам, которые, узнав о его измене, забили тревогу.
Мадек не далеко отъехал от своего опустевшего дворца, когда отряд джатов преградил ему путь.
— Раджа приказывает тебе явиться в Диг, — прокричал начальник стражи. — Он требует объяснений по поводу твоего отъезда.
Чтобы выиграть время, дать возможность каравану, Корантену, всем своим богатствам и женщинам беспрепятственно добраться до лагеря, Мадек начал переговоры. Он долго и велеречиво произносил приветствия и изъявления почтения. Суровый джат был польщен и чуть было не поддался на эту уловку, но вдруг в свете факелов разглядел внушительных размеров тюки в обозе Мадека. Это было всего лишь армейское снаряжение, но в душе джата вспыхнула алчность.