Нагеф-хан побуждал его к быстрым действиям. Чувствуя, что силы Мадека уменьшились, он объявился на границе его земель и пригрозил, что если тот по прошествии месяца не присоединится к нему, он вторгнется на его территорию. К всеобщему удивлению Мадек не ответил. Через три дня он завершил продажу своего имущества и объявил солдатам, что выходит из войны. Поскольку ему предстояло опасное путешествие, он решился продать годхский бриллиант. Полученную за него огромную сумму он доверил банкиру из числа своих друзей, наказав добавить ее к приданому трех дочерей Мумтаз и как можно раньше выдать их замуж. Банкир проявил рвение, он был мусульманин. Спустя месяц он взял их в свой гарем и прикарманил приданое. Мадек об этом не узнал. Он уже был в пути. Боженька и Визаж приняли на себя руководство войском и без слез простились со своим другом в начале апреля 1777 года.
Мадек заранее послал в Декан значительный отряд с пушками, который должен был проложить ему дорогу и служить эскортом. К 15 апреля пришло сообщение: путь был свободен. Караван Мадека беспрепятственно прошел через Декан. Уже в пути его нагнал гонец из Шандернагора, который привез письмо от Шевалье: «Господин Мадек, приводите в исполнение Ваш проект, я имею все основания верить, что король Франции благословит его…»
Мадек скомкал письмо. От Могола не было ни слуху ни духу. В любом случае, будь тот даже благосклонен к Мадеку, между ними стоял Нагеф-хан, желавший его погибели.
«Дхарма», — подумал тогда Мадек и двинулся вперед. Все восемь месяцев, которые он находился в пути, Мадек держался подле Марии Анны, чтобы не вглядываться в окружающие их джунгли и не считать лье, отдаляющие его от Сарасвати. По вечерам, когда они делали привал, Мадек рассказывал дочери сказки, в которых смешивал услышанные в Годхе легенды с историями из своей собственной жизни. Когда сказка кончалась, Мадек передавал Марию Анну матери и говорил:
— Майя, детка, все это просто сказка, иллюзия и вздор. И кто, кроме царицы Майи, владычицы химер, сможет определить, что здесь правда, а что ложь?
— Царица Майя — это я, — уверенно отвечала Мария Анна, — и я хочу еще сказку!
В начале февраля 1778 года Мадек появился у ворот Пондишери, живой и здоровый, с женой и детьми и по-прежнему невероятно богатый. Спустя несколько недель в Дели прибыл чрезвычайный посол короля Франции г-н де Монтиньи с целью воплотить в жизнь проект Мадека. Великий Могол вынужден был огорчить посла, сообщив об отъезде Мадека. Тогда они решили упросить его вернуться. Монтиньи составил письмо: «…Сударь, не могу не выразить Вам глубочайшего сожаления по поводу Вашего недавнего отъезда в Пондишери как раз в то время, когда Вы могли снискать благосклонность министра и милость короля… Я думаю, что только Ваше возвращение сможет вызвать к жизни то, чего Вы желали добиться в отношении Вашей военной карьеры». Письмо до Мадека не дошло. В Индии возобновилась война между французами и англичанами, и посланец господина де Монтиньи сложил голову по пути на юг. Впрочем, даже если бы Мадек получил это письмо, оно не изменило бы его решения: начальство Пондишери уже произвело его в капитаны, чего он столько лет добивался.
Единственное, что задело самолюбие Мадека, это то, что он получил под свое начало только шестнадцать драгун, а Пондишери снова был осажден. Действительно, стоило ему вернуться в этот город, как в воздухе опять запахло порохом. Ему перепало два месяца передышки. И судя по тому, как в это время его чествовали, он убедился, что его авторитет очень высок, а слава достигла апогея. Однако он прекрасно понимал, что все его почитатели никогда не выезжали за пределы Пондишери и титул «набоб» кружил им голову. Индия, даже здесь, поражала воображение. К тому же говорили, что он богат; и поскольку он действительно не скупился на расходы, вскоре все оказались у его ног, а звание капитана было получено без особых затруднений. На деле же Мадек тратил не больше, чем раньше, и даже считал, что экономит. Он с нетерпением ждал прибытия парусника, чтобы вернуться в волшебную Бретань, которую пообещал своей дочери, как некогда кемперские моряки на грязных набережных пообещали ему чудеса Индии. Но когда наступило время попутных ветров, пришло известие о падении Шандернагора. Американская война за независимость вновь пробудила старую ненависть англичан, которые решили отыграться на французских факториях в Индии, чтобы возместить огромный ущерб, понесенный в своих западных колониях.
Праздник кончился. Пондишери опять угрожала осада. Мадек спрятал бегум и детей в каком-то монастыре, закопал свои сокровища и, как обычно, пошел в бой. Засады, канонады, вылазки, траншеи. Все это продлилось четыре месяца, с июля по октябрь.
На горизонте замаячила война на море. Как и более двадцати лет назад, было трудно рассчитывать на героизм французских офицеров. После первого же сражения адмирал объявил, что ничем не может помочь Пондишери, и с первым же попутным ветром отплыл на Иль-де-Франс, где, как его уверяли, живут самые красивые креолки в мире. Из двух тысяч солдат, белых и темнокожих, которые были в городе до начала осады, вскоре осталось только восемьсот. Англичан было десять тысяч.
И все же с июля по октябрь шли бои. Мадека считали героем, потому что он выводил из строя или утаскивал английские пушки, рубил англосаксов в рукопашном бою, лез туда, куда никто не посмел бы и носа сунуть. Но когда Мадек решил сделать вылазку в расстояние лье от Границы, его стали называть ненормальным. Мадек все же отправился туда и вернулся победителем. Между тем он по-прежнему мечтал только о корабле, чтобы вернуться во Францию. Но сначала надо было спасти Пондишери или хотя бы добиться капитуляции на почетных условиях.
К октябрю в Пондишери осталось не больше пятисот солдат. На помощь флота никто уже не надеялся. Англичане потеряли шесть тысяч человек, но со всей Индии к ним прибывали подкрепления. Наконец Пондишери устал от героизма. Солдаты стали поговаривать о том, что нет никакого смысла оборонять пятьсот домов на песчаном берегу. Это ведь был Черный город, город индийцев. А Белый город — Город удовольствий так и не возродился после предыдущей осады. И была еще одна мысль, приводившая в еще большее отчаяние, нежели неизбежность победы англичан: когда-нибудь Индия поглотит Пондишери, как она уже поглотила старые португальские колонии, как она нынче поглощает остатки датских поселений. И как, возможно, в конце концов, в далеком будущем, она поглотит и Англию.
Эта последняя идея пришла в голову не только Мадеку. Такой же точки зрения придерживался Уоррен Гастингс, руководивший этой осадой из своего далекого калькуттского кабинета. Вместе с тем надо было как-то жить, а жизнь, как для блага англичан, так и для блага французов, требовала сдачи Пондишери.
18 октября 1778 года город капитулировал. Два предыдущих дня прошли в переговорах между противниками, в которых, что интересно, Мадек представлял собой отдельную статью обсуждения. Сначала англичане говорили о том, что сохранят ему свободу в обмен на передачу им имущества, о размере которого они оказались хорошо осведомлены. У французов было другое мнение. Понимая, что многие из них уцелели благодаря подвигам набоба, они требовали, чтобы его оставили в покое, поскольку его единственным желанием остается возвращение во Францию. Этот аргумент, похоже, успокоил англичан. После нескольких совещаний, во время которых они со свойственной им медлительностью взвешивали преимущества и недостатки подобного решения, они согласились выдать пропуск капитану Мадеку, и 18 октября французские войска в составе четырехсот девяноста трех человек торжественно вышли из ворот Черного города. Двадцать тысяч англичан салютовали им оружием. Они полагали, что вышел только французский авангард, и остались на месте ждать выхода других войск. Каково же было их разочарование, когда они узнали, что это армия! Они отказывались верить и решили обыскать весь город. Но не нашли там никого, кроме нескольких изголодавшихся шлюх, уставших от молитв капуцинов и двух десятков горожан. Таково было третье крушение Города удовольствий.