— Мадек-джи! Ты — командир, что значит моя жизнь по сравнению с твоей!
Мадек приписывал этот отказ кастовым предрассудкам и говорил:
— Моя жизнь связана с твоей, погонщик! Что я буду делать со слоном без твоей помощи? Я не смогу его вести!
Но погонщик твердил свое:
— Мадек-джи, ты — командир.
В своих фантазиях Мадек часто сравнивал себя с линяющей змеей, с ужом, который каждую весну меняет кожу; и то, что его весна уже кончилась, не имело никакого значения. «Муссон — единственное великое время года в Индии, — думал он, — вечное обновление, повторяющееся каждый год, пока ты жив, и в нем заложено все будущее счастье. Кемпер, Годх, Агра, — сейчас наступает мое третье рождение, и на этот раз оно будет благоприятным». Он высовывался из паланкина в тридцатый раз за день, смотрел на небо, пытаясь проникнуть взглядом за завесу опалового тумана и хрустальной воды. Вечером слон останавливался и засыпал, покорный и изможденный. Они находили уголок где-нибудь подле скалы, где можно было переждать несколько часов в промокших насквозь палатках. «Теперь моя радость будет спокойной, — говорил себе Мадек. — Я буду воевать без гнева и страсти. Я стану богатым и мудрым». И он погружался в сон, уверенный в том, что способен победить индийское безумие.
Однажды утром погонщик почувствовал себя плохо. Его тощее тело сотрясалось от кашля и лихорадки. Он опять отказался от пищи под предлогом того, что скоро они придут в Агру. И действительно, вечером, когда дождь кончился и наступил бледно-розовый час заката, Мадек увидел с холма большую долину.
— Погонщик! Смотри! — радостно воскликнул он.
Тот как-то странно улыбнулся и покачнулся.
— Погонщик!
Но было поздно. Погонщик потерял сознание и рухнул к ногам слона. Животное не сдвинулось с места, но издало тихий трубный звук. Погонщик умирал. Всю ночь Мадек держал его на руках, пытался согреть, растирая дрожащее тело. На рассвете погонщик протянул ему на ладони маленький амулет и прошептал:
— Да будет с тобой благоденствие, Мадек-джи. Возьми вот это. Да будет мудрость тебе защитой.
Это был потертый медный Ганеша с поднятым вверх хоботом, бог разбойников, писателей и обманщиков.
— Погонщик… — Мадек хотел было вернуть амулет, но увидел перед собой остекленевший взгляд.
Внезапно по долине разлилось солнце. Мадек устало поднялся и спрятал амулет в карман платья, где лежал бриллиант. Из ближайшей деревни донесся возглас, которым брахманы приветствуют солнце, свет, рождение нового дня.
«Я становлюсь таким же, как эти безумные индийцы, идолопоклонником, — подумал Мадек. — Должно быть, эта женщина меня заколдовала». Впервые после расставания он подумал о Сарасвати и поклялся, что это было в последний раз.
Теперь надо было решить, что делать со слоном. Мадека смущали его маленький рост, короткие ноги. Этот слон не соответствовал положению, которое Мадек собирался занять в Агре. Но новый слон стоил дорого, а Мадек не мог сейчас позволить себе большие траты. В конце концов он решил оставить этого слона до лучших времен и послал своих людей в ближайшую деревню нанять другого погонщика. Те притащили с собой тощего мужчину, который, по словам местных жителей, прекрасно разбирался в слонах.
— Что ты скажешь об этом животном? — спросил Мадек индийца, когда тот осмотрел слона.
— О, всемерно почитаемый господин, он еще молод, но я уверен, что это будет царственное животное!
— Молод? Как это? Сколько же ему лет?
— Я думаю, ему лет двенадцать-тринадцать; он еще подрастет. Посмотрите, какая у него грудь: он будет очень мощным. Это действительно царский слон, сын высшей слоновьей касты! — Мадек застыл от удивления; он не знал, что индийцы и слонов разделяют на касты. — И с чего ты это взял?
— Во-первых, это видно по его глазам, господин фиранги, по его круглым глазам, живым и ясным. Во-вторых, по розовым и белым пятнам на его ушах. По его длинному хвосту, который все же не касается земли. И более всего: по цвету его кожи!
Мадек пригляделся к слону. Ему казалось, что он просто серый, такой же, как другие слоны. Должно быть, у него был слишком рассеянный вид, потому что знаток слонов иронически заметил:
— Стало быть, ты не знаешь цены подарков, которые тебе подносят, фиранги?
Почувствовав в его тоне плохо скрываемое презрение, Мадек разозлился:
— Это вовсе не подарок. И вообще, какое тебе дело до моих подарков? Да, я — фиранги, и берегись моей сабли и мушкетов!
Он вытащил шпагу и помахал ею перед носом погонщика. Этот прием произвел желаемый эффект: индиец простерся перед Мадеком и запросил пощады.
— Ладно, — сказал Мадек. — Продолжай. — У него вдруг зашумело в ушах, ему показалось, что земля вздрогнула. Но это быстро прошло. Он вытер пот со лба и успокоился.
— Несомненно, этот слон — дар богов! — заговорил индиец. — У него по шесть когтей на каждой ноге, а это сулит благосостояние тому, кто им обладает.
— Счастье? — спросил Мадек.
— Нет, благосостояние, — повторил тот. — Впрочем, благосостояние приносит счастье! Правда, некоторые садху утверждают обратное, но они безумны! Однако… — индиец пощупал бока животного, — твоего слона плохо кормили! А это очень плохо для белого слона…
— Он вовсе не белый!
— Он белый, всемерно почитаемый господин, потому что он очень светлый.
Мадеку наскучили все эти подробности; он увидел в них очередное проявление неискоренимой привычки индийцев противоречить, придираться к мелочам, подразделять все на иерархии, дробить, доводя идею до абсурда; это было особенно характерно для торговцев, но и у Сарасвати он с сожалением отметил эту склонность.
— Ладно! Пусть будет так! Пусть он будет белым! А теперь скажи: сможешь ли ты заботиться об этом животном?
— Если ты станешь мне платить, высокочтимый господин! Но я должен предупредить тебя, что в прошлом году в нашей стране был голод.
— Я знаю это. Тебе заплатят!
— Поначалу слона следует откормить, высокочтимый господин. Каждый день ему надо готовить специальное блюдо: очищенное сливочное масло смешивают с коровьим молоком и маслом из зерен сезама, потом добавляют сахар и мелко порубленный чеснок… А потом…
— Что потом?
— Ах, господин… Дело в том, что белые слоны не едят то, что едят обычные животные, даже царственные. Ему следует давать самый сладкий сахарный тростник, самые мягкие бананы, лепешки из самой золотистой пшеницы и напитки с ароматом розовой воды и жасмина!
У Мадека опять зашумело в голове. Он устал, невероятно устал. В Агру, скорее в Агру; доехать до дома иезуита, отдохнуть, обрести покой.
— У него будет все, что надо! — сказал Мадек. — Хочешь служить у меня погонщиком белого слона?
Индиец засиял от счастья:
— Это слишком большая честь!
— Отвечай: ты согласен?
Погонщик простерся у ног Мадека:
— Я согласен, господин, я согласен!
— Как тебя зовут?
— Арджуна.
— Хорошо! Тогда поехали.
Мадек указал на слона.
— Не так скоро, господин, не так скоро! — воскликнул погонщик. — Слон должен привыкнуть ко мне. Он только что потерял своего хозяина и, наверное, скорбит о нем.
— Ладно, — пожал плечами Мадек и чуть покачнулся.
Опять головокружение и острая боль в желудке. Он не просто устал, он был болен, но старался не показать этого окружающим. Они должны думать, что все в порядке.
Арджуна битый час топтался возле слона, нежно гладил его, что-то бормотал ему на ухо, потом подолгу смотрел в его печальные умные глаза.
— Теперь мы можем ехать, — наконец сказал он Мадеку. — Я думаю, что это спокойное животное и оно будет мне подчиняться. Как его имя?
— Имя? — удивился Мадек. — Откуда я знаю его имя? Я не был его погонщиком!
— Хозяин царственного слона должен знать его имя! — не смог удержаться Арджуна.