Каждый раз, когда ему приходилось по делам наведываться в какой-нибудь северный город — отлить новые пушки, добыть продовольствие или совершить сделку с банкирами, — он возвращался оттуда подавленный великолепием. Он побывал в Лакхнау, центре легендарного царства Ауд, которое уже много месяцев не давало покоя алчным англичанам; в чудесном изобильном Лахоре. Он слышал, что в тех местах Мартин-Лев основал полуподпольный торговый склад, который уже принес ему изрядные барыши, и многие считали, что он навсегда поселится там, если мир в Индии будет обеспечен. Как и Мартин-Лев, Мадек не мог уже обходиться без удовольствий, роскоши, благовоний, сладостей, специй и без красивых женщин, которых в этих северных краях приходилось брать силой, но от этого они не становились менее желанными.
Мадек мечтательно повторял про себя титулы могольских вельмож: омра до хазари — хозяин двух тысяч коней, омра панч хазари — хозяин пяти тысяч коней, омра дуаздех хазари — хозяин двенадцати тысяч коней… Как хорошо, что он послушался иезуита! Скоро будет свадьба, он приблизится к Великому Моголу, и тот, возможно, даст ему еще более пышные титулы: Набоб, Владыка, Бахадур, Воин-Всегда-Готовый-к-Битве, или какое-нибудь поэтичное имя: Пальмовая-Ветвь-среди-Воинов, Источник-Благодеяний, Лев-Войны. Но был еще самый высший титул: Хан, Царь. Этот титул Мадек даже в фантазиях не смел примерить к себе.
Мечтая и упиваясь своей будущей славой, Мадек забывал об Индии. А она между тем продолжала распадаться. С каждым месяцем англичане все глубже продвигались в Бенгалию, и было ясно, что армия короля Георга этим не ограничится. Нужно было быть слепцом, чтобы не понять, что трагедия Годха — всего лишь прелюдия, эпизод, но при этом весьма характерный эпизод.
Тем временем приближался следующий муссон. Астрологи объявили, что он будет столь же мощным, как и предыдущий. В апреле 1765 года Мадек имел все основания полагать, что время бурных страстей закончилось и что, исключив из своей жизни любовь, он обретет покой, богатство и славу. Ничто теперь не препятствовало заключению брака. И он написал господину Барбету, что будет весьма счастлив, если тот займется приготовлениями к свадьбе.
Барбет ответил, что бракосочетание состоится в срок, указанный в контракте, который они подписали десять месяцев назад.
Однако возникло неожиданное препятствие. Правитель рохиллов боялся всех: англичан, маратхов и даже собственных союзников афганцев. Узнав о намерении Мадека жениться, он стал умолять его остаться. Мадек разозлился; он хотел играть свадьбу только в Агре, что, несомненно, было связано с воспоминанием о Тадж-Махале, не увидев который, он никогда не понял бы, что такое любовь. Соединяя свою судьбу с судьбой дочери господина Барбета, он и мысли не допускал, что этот брак пробудит в нем какие-то чувства; но все же речь шла о женитьбе, и он будет делить ложе со своей женой.
Мадек очень ценил своего хозяина и его щедрость и потому решил уступить. Он послал курьера к господину Барбету с известием, что не может прибыть в Агру и что для бракосочетания нужно выбрать другой город. По обоюдному согласию был выбран Панипат, городок, стоящий на караванном пути, который связывает столицу моголов со сказочными городами Пенджаба, с Лахором, Амритсаром и Кашмиром. Лучшего места нельзя было и найти. Если Панипат и уступал Агре в великолепии, а городам Раджпутаны в утонченной красоте, он был в высшей степени символичным местом. Ведь именно там ровно двести сорок лет назад предок императора Бабур одержал победу, которая принесла ему власть над Индией. И именно там шесть лет назад моголы пресекли новую попытку вторжения индусов. То, что Панипат был для его бывших друзей-индусов, в том числе и для Сарасвати, символом поражения, Мадека не смутило. Он вспомнил рассказ отца Венделя о могольском императоре Акбаре. Неграмотный, но мудрый Акбар воевал всю свою жизнь. Он упрочил власть Великих Моголов и расширил границы империи. Но на закате дней он понял, что целостность Индии недолговечна. Если индусы и мусульмане не объединятся, страну будут раздирать войны. И тогда он попытался создать новую религию, в которой соединил основополагающие идеи ислама, индуизма, а также христианства: Евангелия показались ему необходимым связующим звеном для такого проекта. Согласно легенде, его веротерпимость достигла такой степени, что среди его жен были представительницы этих трех религий. Впрочем, иезуит не считал этот факт точно установленным.
Старый император потерпел неудачу. Его наследник Аурангзеб свел на нет все его усилия, дойдя в своем мусульманском фанатизме до того, что разрушил старые храмы Бенареса. В конце концов империя пришла в упадок. Из всего этого Мадек сделал вывод, что Акбар был прав: мирное сосуществование всех трех религий и их последователей излечило бы Индию от безумства и уберегло бы от порабощения. Мусульмане, индусы, фиранги должны объединиться под скипетром Могола и спасти страну от английской экспансии, потому что, по мнению Мадека, англосаксов, хотя они и христиане, возрождение Индии нисколько не интересовало, у них была одна цель — торговая прибыль.
Выбрав для свадьбы Панипате, Мадек таким образом подчеркивал свою привязанность к Индии как целостной стране. Пройдя от Пондишери до Калькутты, от Годха до болот Кашмира, Мадек решил, что женитьба позволит ему восстановить утраченную целостность его собственной души. Ему уже тридцать лет. Он устал от воспоминаний о Годхе, его душа испепелена страстью к Сарасвати, а тело еще иногда раздирают желания, и теперь он мечтает лишь о спокойствии и о простом, доходном деле.
И вот он отправился в Панипат в сопровождении своего войска и правителя рохиллов, который больше его не покидал.
В шесть часов утра уже было жарко, очень жарко. Небо было синим и ясным, и если бы не духота, которая замедляет движения, перехватывает дыхание и утомляет душу, можно было бы подумать, что это весеннее утро.
Мадек снял в Панипате огромный дом, похожий на дворец, с галереями и садами. Раньше он принадлежал одному из вельмож Могола. На самом деле этот дворец был построен для императора, который во время путешествий предпочитал останавливаться для отдыха в домах своих придворных, а не в караван-сараях. Когда на империю обрушились несчастья, дом перешел в собственность какого-то банкира, который обставил его во вкусе, свойственном людям его касты. И все-таки Мадеку дом понравился. Он решил разместить в нем семью невесты, которая могла бы там жить до дня бракосочетания. Сам же он разместился в лагере у ворот города вместе со своим войском.
Несколько дней дороги, ведущие в Панипат, были запружены караванами с продовольствием, стадами коз и овец. Со всей округи в город стекались крестьяне, нанятые для обслуживания праздника. На свадьбу были приглашены банкиры из Лакхнау, ювелиры из Лахора, провинциальная знать, торговцы шелком и пушками.
Папаша Барбет выписал из Лакхнау самых лучших музыкантов, которые с первыми лучами солнца вырывали Мадека из объятий сна своими экзотическими мелодиями. Ему это нравилось. Больше всего он боялся одиночества на рассвете, когда ему в голову опять приходили мысли о прошлом — об ожидании у стен Годха и о другой женщине. Эти воспоминания могли испортить ему настроение на целый день. Он так их боялся, что сменил европейскую палатку, единственную вещь, что оставалась у него от того времени, на огромный бело-голубой шатер, похожий на шатры могольских военачальников. Внутри он поставил шелковые пенджабские кушетки, постелил кашмирские ковры, расставил медную утварь из Лакхнау: ничто не должно было напоминать о индусском жилище и художниках Годха. Он хотел стать другим, он хотел обновить себя и был рад, что бесконечное разнообразие индийских стилей позволяло легко отделаться от проклятых воспоминаний.