А еще он перестает есть. Велика трагедия — вопрос задали…
Стах понимает, что задел, не понимает, чем именно. Подумав, как исправиться, говорит:
— Я считаю, когда жую.
— Что?..
— Мелким я все время куда-то спешил, заглатывал еду и давился. Мать требовала, чтобы я жевал каждый кусок — по тридцать раз. Я считаю. Всегда.
— Тридцать раз? — Тим тянет уголок губ.
— Иногда я филоню — и считаю до двадцати. Если она не видит.
Тим пытается удержать улыбку. И то ли стесняется своей реакции, то ли еще чего: он закрывается от Стаха рукой. На несколько секунд. Затем серьезнеет. Смотрит внимательно и, может быть, даже ласково. Принимает решение. Просит:
— Обещай, что не будешь смеяться.
— Я не уверен, что сдержу слово. Но я постараюсь.
— Тогда — нет.
— Ладно, я обещаю.
— Я передумал.
— Котофей, так нечестно.
Стах упустил свой шанс. Где бы взять книжку с подробной инструкцией, как перестать надо всем хохотать. Или на крайний случай: как разговаривать с Тимофеем Лаксиным. Стах решает брать его все тем же, чем брал до этого, — терпением:
— Можно обедать с тобой вместе?
Тим смотрит на него задумчиво-изумленно.
Доходит почти сразу: Стах планомерно его лишает личного пространства. Думает сдавать назад. А Тим отвечает:
— Ладно… Если обещаешь не пялиться.
— Я обещаю, — Стах быстро учится.
III
Когда он не знает, как о чем-то сообщить матери, он ничего не говорит ей. Разбирается сам. И в этот раз тоже. Складывает обед втихомолку.
Нет достаточно веской причины, чтобы мать разрешила — всухомятку, в темноте, на полу. Аристаша, антисанитария и старшеклассник с пищевым расстройством. Отличная компания. Она бы оценила.
Но Стах не учел одного: мать постоянно вертится рядом и отслеживает почти все его действия. Нарезать теперь, что ли, колбасу в ванной? Включаешь душ и готовишь. Стах рассматривает этот вариант на полном серьезе. Как будто ему мало сумасбродства в жизни.
— Аристаша, что это такое ты делаешь? Давай я тебе ужин разогрею. Чего травиться бутербродами?
— Хочу травиться бутербродами.
— Заработаешь себе гастрит.
— Да почему мне всегда угрожают болячками? — хмурит бровь.
— А кто тебе еще угрожает?..
— То есть ты не отрицаешь? — усмехается, указывая на нее ножом.
— Отойди, — мать в ужасе — и отбирает нож. — Еще поранишься. Или другого поранишь.
Стах поднимает вверх руки. Уходит их мыть. После колбасы. А то они теперь на себе держат посторонние ощущения и запахи.
Мать дорезает сама.
— Не понял, — он смотрит на нее недоуменно, — что ты делаешь?
— Так же хотел бутерброды.
— Да. И ты была не в восторге.
— Как будто это тебя когда-то останавливало.
Он смотрит на нее, закручивая краны и вытираясь. Подходит ближе, заглядывает в лицо. Пытается найти подвох.
— Мам? У тебя все хорошо?
— Да, — она не понимает. — А что такое?
— А если я скажу, что бутерброды с собой забираю? — ему, видимо, острых ощущений не хватило. — Вместо обеда в столовой?
— А чем тебе не угодил обед в столовой?..
— После твоей готовки там нереально есть?..
— В смысле? И давно ты не ешь?
— Я всегда ем — у меня выбора-то нет. Но мне надоело. Лучше травиться бутербродами.
— Аристаша, у вас хорошо в гимназии готовят — кто угодно скажет.
— Может, и хорошо… Только я там есть не хочу.
— Почему? Что случилось?
Мать все откладывает. Она садится за стол, переплетает пальцы. Стах запрокидывает голову утомленно, но приземляется напротив. Сейчас начнется…
— Ты же понимаешь, что тогда надо отказываться от питания? И что ты будешь, бутерброды таскать? Я против. Еда всухомятку — это такая нагрузка на желудок…
— Я буду носить с собой чай.
— Аристаш, это не обед, это перекус, причем очень сомнительного качества.
— Давай не бутерброды. А все, что ты готовишь. Это лучше, чем в столовой.
Мать решает. Вроде ей льстит, и она точно знает, что у него будет в тарелке, а с другой стороны — не дураки же там работают, все по ГОСТу. Куда склониться — ей непонятно, поэтому она гоняет разговор по кругу несколько часов.
Но и это ей тяжко: она обещает подумать. Думает она, конечно, вслух, находит очередные аргументы, заглядывает к Стаху, делится. Ему уже принципиально, чтобы она согласилась. Иначе все мучения зря.
А к финалу она подключает отца. Зашибись: пообедал Стах с Тимом…
— Ты давай не выдумывай, — говорит наставительно. — Мой отец ел, я там ел, твой брат там ел — и никогда ни у кого претензий не было. А то все в столовой, а он у нас особенный? С маменькиной едой? Еще чего тебе?
Все, это конец, битва проиграна. Дальше можно даже не стараться. Стах падает лицом в тетрадь, как все выходят из комнаты. Дверь опять нараспашку, и сил закрывать ее нет.
IV
Стах думает, что это маразм — устраивать из-за столовской еды такие дискуссии. И покупает пирожки по дороге в гимназию. Только когда он открывает рюкзак, чтобы положить их, он находит контейнер с жарким, термос и еще в целлофановом пакете что-то сладкое. У него с собой еды больше, чем учебников.
Стах не знает, как на это реагировать.
Не реагирует. Все, с него хватит.
V
Стах спрашивает Антошу, хочет ли тот пирожки. Он деловито забирает. Тактично не интересуется, чего Стаха распирает от щедрости: видимо, полагает, что в курсе.
VI
Стах дожидается Тима. Тот, как обычно, к нему не торопится. Замирает на последней ступеньке и смотрит на пришельца, как будто забыл, что сам же на него согласился. Смиряется. Приземляется рядом.
Стах вроде хочет рассказать ему забавную историю с обедом, но не знает, с чего начать: тогда ему придется объяснять, почему его предки чокнутые. А он и себе не всегда это может… В общем, сидят они в тишине.
Только уже под конец перемены Стах интересуется:
— Котофей, ты любишь сладкое?
Тим кивает. Получает в руки пакет с пирожным. Смотрит на аккуратную корзиночку со светлым кремом. Поднимает на Стаха странный вопросительный взгляд.
— Это мать готовила. Она кондитер по профессии.
— Ничего себе… — впечатляется. — А где она работает?
— Нигде. Держит семью сытой и чистой. Следит за мной, — усмехается.
— А… Мне кажется, хорошо, когда мама дома…
— Когда ее много, не очень.
Тим не соглашается. Пробует пирожное. Говорит:
— Вкусно.
Стах морщится.
— А ты совсем не любишь?.. сладкое?
— Терпеть не могу. Меня в детстве закормили. Можно тебе отдавать? Она все равно будет класть.
— А чего ты не скажешь?..
Стах теряется.
— Это сложно. С ней сложно.
— Ты поэтому?..
— Что «поэтому»?
— Со мной общаешься?.. — Тим улыбается.
— Нет, — выходит преждевременно и удивленно. — Я общаюсь с тобой, потому что ты моя физика.
— Или потому что… у тебя Эдипов комплекс.
Тим наблюдает за его реакцией, отчего-то очень смешливый.