Толпа вполовину — хихикает, вполовину недоумевает. Стах — никому не принадлежит. Ему плевать — на причины, даже если кто-то умер от передозировки домашней работой: он вот тоже на грани. Он пытается просочиться у самых дверей в кабинет — где посвободней.
— Лаксин, я закрываю, выходи.
Стах так давно не слышал этой фамилии, не видел этого лица, что вскидывает голову, как будто позвали, и уставляется в пустые Тимовы глаза. Тот отводит взгляд. Проходит. Задевает плечом.
— Хватайте, хватайте!
И они — хватают. Утаскивают Тима в центр толпы, держат при себе, улыбаются учительнице. Кто-то треплет Тима по волосам. Кто-то прижимает к себе, согнув у него руку под подбородком — почти душит. Если не вникать, может показаться, что он им — друг.
Но Стах вникает. В чем дело?.. Какое-то дурное предчувствие. Он знает. Знает лучше других. Оно знакомо ему, оно преследует его, оно живет с ним. И он застывает. Отслеживает краем глаза, как уходит единственный взрослый человек. Пытается спросить у Тима — хотя бы молчаливо, хотя бы одним взглядом. Но тот не смотрит.
Тима выталкивают в центр толпы и окружают. Стаху больше не видно. Разгоняют зевак. Шугают младшие классы. Как-то они расходятся подозрительно — то ли сторожить входы, то ли еще чего… Все, что происходит в центре, не видно никому: не пустят — в свидетели.
К горлу подступает тошнота. Стах ее помнит. Он делает шаг назад.
Слышно, как льется вода. Из гула смешков и хохота доносится:
— Очищение грязью!
— Плаксинской кармы.
— Глядишь, человек в нем прорастет.
— Будущий биолог цветы должен любить, не убивать!
— Пусть еще спасибо скажет, что мы его не удобряем.
Толпа расходится с каким-то ликующим хохотом — и только тогда открывается вид на то, что они сделали: Тим сидит какой-то поломанный, на коленях, зажав руками голову, с него стекает грязная вода или, скорее, жидкая грязь.
Стах размыкает губы, не шевелится. Кто-то его отталкивает пальцами. Он не успевает прийти в себя — его впечатывают в стену, хватают за ворот рубашки. Он уставляется широко раскрытыми глазами. На старшеклассника. Тот не сильно выше Тима, не намного шире в плечах, но — удивительно: в нем куда больше напора и мощи.
— Не смей. Это не твоя головная боль. Ты меня понял?
— Коля-Коля-Николай, ты на рыжих падок, чай?
— Че, Повстанец, решил продать демону душу, чтобы спасти упыря?
Коля показывает средний палец и вызывает гогот, но пялится на Стаха — неотрывно.
— Что ты?.. — это все, что задиристый высокомерный Стах может сказать, все, что может из себя выдавить.
Его глаза пылают паникой. На его щеках нездоровый румянец. Коля отпускает его, словно понимает: Стах — не из тех, кто полезет. И что-то мелькает в нем… что-то противное, скользкое, что-то, за что Серега начистил Стаху морду, когда тот — посмел. Осознание. Сожаление. Сострадание.
И Стаха накрывает. Быстрее, чем он успевает обдумать. Он не вырывается, потому что его не держат, но он проскальзывает мимо, на скорости опускается вниз и проезжается на коленях до Тима. А может, не к нему. Может, к тому, кого Стах узнает в нем. Может, к себе.
Класс гудит — и больше не думает расходиться. Тим замер, как его оставили, и не шевелится. Стах не хочет смотреть, что происходит вокруг, если он посмотрит — он струсит. Он просит полушепотом:
— Вставай.
Трогает его за влажное плечо — и марает пальцы землей.
Класс слетается обратно — на представление. Стах чувствует нутром. Потому что чем они ближе, тем сильнее пульсирует давление. Как будто пространство сжимается, как будто воздух спрессовывается с каждым их шагом.
— Давай же! Идем отсюда.
Тим не реагирует. Стах стискивает зубы и цедит почти с отчаянием:
— Ну пожалуйста!
И, может, самое страшное в этот момент, что Тим больше не может сыграть свою роль — холодного старшеклассника.
Нет никакого холода. Есть горячий мокрый шум. Есть паралич и бессилие.
Здесь редко случаются драки, в этой гимназии. У местных ребят — другое оружие. И они говорят, словно двое исчезли, словно их — нет в пространстве, словно с ними — нечего считаться, обсуждают между собой, заколачивают фразой за фразой — в одну точку, как уже случилось однажды, на улице.
— Смотрите: нечисть еще и корешится.
— Граф Плаксин что-то нас не познакомил.
— Он, может, вообще говорить не умеет.
— А че? Земли наелся, пока из могилы вылезал?
— Интересно, он его призвал или они где-то на шабаше встретились?
— Эй, а как там звать этого, позорище семьи Сакевичей?
— Грязная кровь.
— Паршивая овца.
— Сын шлюхи.
— Ему жить не стыдно, интересно? В чужой-то семье.
— Я бы на месте его мамки сделала аборт.
— …чтобы он не появился.
— Бастард.
— Ублюдок.
Затыкаются резко. По чьей-то команде. В воцарившейся тишине кажется, что время остановилось. Но жизнь продолжается за пределами этого коридора. Стук каблуков. Все громче и громче.
— Что здесь за столпотворение?..
Пару секунд десятиклассники переглядываются. Не сговариваясь, открывают картину. Чей-то девичий голос выдает почти надрывно:
— Алевтина Андреевна, тут наш Лаксин…
— Лаксин, боже мой…
Эта учительница ничего у Стаха не ведет. Он смотрит на нее, почти умоляя ее — заметить, понять, сделать хоть что-нибудь. Но она не видит его лица, она подходит и, наклонившись к Тиму, тоже пачкает об него пальцы. И она спрашивает не полный ужаса взгляд. Она спрашивает — толпу:
— Кто это сделал?!.. — как будто толпа ответит.
Они начинают говорить наперебой, лезут в помощники, дезориентируют. Это не первый раз, когда они почти попались.
Коля оттаскивает Стаха за их спины. Тот поддается и стискивает зубы, и за что-то неизъяснимое ненавидит себя, как ненавидел тысячи раз, когда не мог дать отпор. Коля наклоняется к нему, вглядывается в него, встряхивает, заставляет на себя посмотреть. Говорит ему вкрадчиво:
— Ну все. Это не твои проблемы. Это тебя не касается. Ты понял? Не касается. Вообще. Ни разу. Иди на уроки. Ты слышишь?
Да что ты?.. знаешь…
— Не лезь сюда, понял? Просто не лезь. Разберись со своим дерьмом.
Стах стискивает зубы и отпихивает, потому что Коля задел. Стах не понимает, чем именно, не знает, как возразить. Но он отпихивает со всей силы. Так, что Коля почти падает. Но, удержавшись на ногах, он только кивает. Как будто знает что-то. Как будто…
Стах отслеживает, как Тима уводит учительница, как подходит Коля — и забирает его под опеку. Учительница что-то тараторит им двоим обеспокоенно, часто оборачивается, что-то спрашивает. А Тимовы одноклассники расходятся. Безнаказанно.
И все трещит по швам.
С оглушительным грохотом.
Образ Тима.
Гордость Сакевичей — гимназия номер один…
II
Тима нет в библиотеке, нет в северном крыле, нет среди однокашников, которые улюлюкают теперь Стаху вслед и шипят гадости о его матери. Стах понял.