— Ты упрямый…
— Да. А еще у меня такого не случалось. Чтобы было с кем-то интересно. Настолько.
Тим молчит. У Стаха алеют щеки. Это все потому, что диалог — это двое, а не один, чтобы второй — иногда.
— А с одноклассником? — спрашивает Тим.
— Что? С каким еще одноклассником?
— Не знаю… с каким ты делал проект.
— С Шестом, что ли? Он болван. Я тебе говорил о нем, что болван. Ничего не поменялось.
— Вы вроде сдружились…
— Мы просто проект учебный сделали. Не дури давай. Я пороги Шеста под Новый год не обиваю, чтобы помириться.
Тим расстроенно тянет уголок губ. Не понимает:
— Зачем ты пришел?..
Кранты.
Стах так и знал, что Тим что-то такое предъявит. Ну знал же, что опять начнется. Он пытается удержать себя — и не свинтить. Потому что свинтить после такого хочется.
— Я к тому… — добавляет вдруг Тим. — Тебе не стыдно со мной?..
— Что? — выпадает в осадок.
— Общаться не стыдно?..
— Блин, Тиш, ты дурак? — обалдевает.
— Ты же… — Тим теряется. Говорит чуть слышно: — Ты же видел…
— Что твои одноклассники сделали? Видел. Мой брат вытворял и похлеще. Тебе, кстати, не стыдно? Общаться со мной.
Тим улыбается совсем уж как-то надрывно и низко опускает голову. Стах делает шаг ближе, спрашивает тише:
— Ну чего ты?..
— Мне очень жаль… — Тим болезненно хмурится. — Арис, прости меня.
— Ты-то здесь при чем? Заставил мою мать переехать в чужую семью? Вот это будет поворот. Сюжетный.
Тим тянет уголок губ. Несколько секунд они стоят в тишине. Тим все еще гладит птицу по мягкой шерсти. Признается шепотом, глядя на нее:
— Я обиделся… когда ты «потерялся» в квантовой физике. И еще завидовал. Что не со мной. Это очень стыдно рассказывать…
Стах молчит несколько секунд — осознает, анализирует, препарирует. Возмущается:
— А ты сказать-то не мог? Вместо того чтобы злиться.
— А ты бы сказал?..
Стах не знает. Может, и нет.
Они молчат еще несколько секунд, Стах вспоминает, что все еще — вопиющее безобразие — торчит, как последний продавец пылесосов, в подъезде. Интересуется:
— Вы уже отмечаете?
Тим сначала теряется. Потом находится:
— А… Нет. Я один.
— Один? А отец где?
Тим рассеянно пожимает плечами.
— В Новый год один? — переспрашивает.
— Ну да…
— Составить тебе компанию?
— Тебя не потеряют дома?
— Потеряют, — Стах прикидывает, что там с его матерью: может, его уже ищут с собаками. Он выбирает меньшее из зол: — Хочешь в гости?
— А если папа вернется?
— Оставишь записку. И номер домашнего. Если что — позвонит.
— А если?..
— Что?
Тим тушуется. Занимается своей птицей, уходит в себя. Стах торопит с ответом:
— Ну что? ты идешь?
Тим качает головой отрицательно:
— Да как-то… вы семьей сидите, а я…
— Что ты?
Тим пожимает плечами, говорит:
— Ничего. Чужой там буду… везде.
— Спрячу тебя в своей комнате, буду нам еду таскать. Мать наготовила опять…
— Я не готовил…
— Совсем? Даже оливье?
— Даже оливье.
— А ты часто в Новый год один?
— Первый раз…
— Случилось что-то?..
— Ничего. Я просто папе сказал, чтобы он ушел.
— В каком это смысле? — Стах подавляет усмешку. — Ты выгнал его, что ли?
— Нет…
— А чего?..
— У него… отношения просто. Ну, не просто, а сложно все… Долго рассказывать.
— И что ты делать планируешь?
— Рыдать? — бросает навскидку, перенимая — чужую манеру, но видит по Стаху, что шутка не зашла. — Да ничего не планирую… Спать лягу — и все.
— Одевайся, пошли.
— Арис…
— Или я остаюсь.
— Это шантаж? — Тим тянет уголок.
— Со мной настолько плохо?
— Нет… Правда, нет.
— По тебе иногда не скажешь.
— Может… Может, я думаю, что плохо со мной.
— Хорошо, что это не ты решаешь.
— Наверное… — улыбается. Чуть отходит, спрашивает осторожно, словно все еще не уверен: — Ты заходишь?..
— Я бы давно зашел — ты меня не пускаешь.
Тим вежливо отодвигается в сторону. Стах за собой закрывает, снимает ботинки.
— Ты родителям позвонишь?
— Надо, да? — морщится.
— Надо.
II
Тим тактично уходит, чтобы Стах смог связаться со своими наедине. Но легче не становится. Определенно.
Когда он не знает, как о чем-то сообщить матери, он ничего не говорит ей. Разбирается сам. Но теперь, вынужденный поставить ее перед фактом, он вроде бы имеет право, но на самом деле — не имеет. И он набирает номер без охоты и без понимания, с чего начать. Мать, видимо, сидит на трубке, потому что отвечает сразу.
— Мам?..
— Аристаша, где ты? Куда ты сорвался? Перед самым праздником…
— Я в гостях. Надолго. Можешь обижаться. Можешь рассказать отцу. Пусть домашний арест. Наплевать.
— Что это ты такое говоришь?.. Аристаша, я прошу тебя, вернись домой. Новый год — семейный праздник. Я очень за тебя волнуюсь. Я уже не знаю, что думать… с твоими этими проектами, задержками в гимназии и когда ты вдруг сбегаешь… Что происходит, Стах, что с тобой такое происходит?
Он хотел бы объяснить ей. Но не может. Что угодно может, не это. Он прижимается к стене спиной, теряя внутренне стержень. Опускает голову, прячет в карман светлых джинсов свободную руку, спрашивает:
— Может, вырос? Нуждаюсь в чем-то. В чем-то еще. Кроме дома. Кроме учебы. Кроме «списка побед».
— И в чем же ты нуждаешься? Скажи мне честно, во что ты ввязался.
Стах не знает, что ответить. Рассматривает чужую, слишком пустую кухню, с больнично-зеленым гарнитуром. Думает о Тиме. Думает, во что ввязался. Он даже себе-то не объяснит, не то что другому… Как описать Тима, как рассказать, какой он, какой на самом деле, если Стах сам еще не разобрался? Как дать ей развернутый ответ, почему он здесь, в этой квартире?..
И вдруг до него доходит осознанием и режет по больному, режет так, что хочется задеть еще кого-то:
— Я не хочу возвращаться. Ни в этот Новый год, ни в другой. С гимназии, с тренировок, в целом. Я не хочу возвращаться. В этот дом.
— Что ты такое?..
— Я через улицу. Здесь один человек. Он учится со мной, я хорошо его знаю. В двенадцать позвоню, чтобы тебя поздравить. Ничего криминального, я готов поклясться чем угодно. Ничего такого, чтобы ты сходила с ума. Кроме того, конечно, что каждый чертов праздник — откровенный ад. Я отключаюсь. Не занимай телефон. Он чужой. С наступающим.
III
Конечно, мать звонит. Стах сидит за столом неподвижно. Когда Тим заходит и пробует взять трубку, просит:
— Не бери.
— Почему?..
— Там моя мать. В истерике.
— Арис, так нельзя…
— Поучи меня.
Тима задевает. Он поджимает губы. Касается телефона. Стах вскакивает с табуретки, хватает его за тонкое запястье… Шипит и сгибается. Обхватывает рукой колено, находит в стене опору, опускается обратно на стул. Расслабляет брови. Но стискивает челюсти, до проступивших желваков.
— Арис?..
Тим опускается перед Стахом на корточки, заглядывает ему в лицо. Где-то на заднем плане надрывается телефон. Тим прорывается через него полушепотом: