— Ну что ты такой упрямый дурак?..
— Отвали, — бросает беззлобно и отворачивает голову.
— Болит? Где?
— Ничего уже не болит. Все.
Тим несколько секунд молчит. Обдумав, говорит:
— Это нормально. Когда о тебе заботятся.
— Обо мне постоянно заботятся. Одна мать чего стоит. Звонит уже четвертый раз. Не унимается.
— И почему ты все еще здесь?..
— Потому что я устал уже. От ее праздников. Ото всего. Понятно?
— Что ты злишься?..
— А что еще мне остается?
Тим замирает. Вздыхает, поднимается. Он тянет поближе стул, садится рядом. Несколько секунд сидит, поставив руку на стол, ерошит себе волосы медлительно, то смотрит на Стаха, то не смотрит. Тот сидит раскаленный и пристыженный.
Телефон все еще трезвонит. Тим поднимается. Взгляд Стаха вместе с ним.
Предатель.
Все-таки снимает трубку. Стах усмехается на него и встает с места. Приехали.
— Я слушаю, — отвечает. Вставляет через паузы, куда пробивается надрывный голос матери: — Да. Здесь. Он в порядке…
Стах пробует пройти через Тима, толкает. Тот мажет по плечу пальцами, просит одними глазами остаться. Глядя на него, говорит:
— Это под мою ответственность.
И Стах замирает в дверном проеме. Тим отворачивается, уходит в горе чужого человека, погружается:
— Я говорил. Да.
Тим слушает внимательно, как обычно слушает Стаха. У того в очередной раз срывает пульс. От неожиданности или потому, что он переживает за исход разговора? Он не знает. Наблюдает за Тимом, обращается в слух. Кажется, мать просит уговорить Стаха пойти домой…
— Это не только от меня зависит, вы же понимаете?
Мать решает брать слезами. Вот уже в ход пошли всхлипы. Она спрашивает, что Стах делает, чем занят.
— Что?.. — это Тим растерялся — от того, что она в таком состоянии. Смотрит на Стаха растерянно: — Он переживает не меньше вашего… Рядом стоит…
Она что-то говорит. Так много говорит, тараторит. О том, что Стах от рук отбился, о том, как ей тяжело, о том, что она волнуется о нем, о том, что никак не может на него повлиять — это его сложный возраст, и о том, конечно, какой он на самом деле — замечательный, ответственный, самый лучший сын на свете. Тим не перебивает. Вдруг она опоминается и спрашивает у него о возрасте.
— Что?..
— Не говори ей, — одними губами.
— Мы ровесники.
Она хочет знать, давно ли они дружат.
— С начала учебного года.
Молчание.
Стах слышит в трубку:
— Аристарх. Это твой социальный проект?
Пауза.
Тим смотрит на Стаха. Стах смотрит на Тима — и закрывает глаза рукой. Тот не знает — смеяться ему или что?..
Тут мать начинает: что это за человек такой, что о нем не расскажешь матери, чем они там занимаются, почему Стах начал ей врать… Тим теряет дар речи — его бомбардируют с другого конца провода. Стах цокает и отнимает трубку.
— Вот поэтому я тебе не сказал. Потому что у тебя на все один ответ — твоя истерика.
— Аристаша?! Стах, возвращайся домой. Что это вообще за молодой человек?! Почему я ни разу о нем не слышала? Чем вы занимаетесь там? Стах, только, прошу тебя, ничего не принимай…
— Да что, ты думаешь, мы тут делаем?! — поражается он.
— Ты теперь еще и голос на меня повышаешь?.. Боже мой… Стах… боже мой… — она срывается на шепот.
Стах бьется лбом об стену — не очень сильно, но до глухого стука, и Тим наблюдает эту картину со стороны с таким видом, словно нажал на красную кнопку над тремя черепами, под надписью кровью «Не нажимать» и десятью восклицательными знаками.
— Послушай меня… — просит Стах хрипло, но она — создает шум, она больше не в состоянии воспринимать его. Он повторяет с нажимом: — Послушай меня. Пожалуйста. Мама. Мам. Послушай. Мам.
И через минуту невразумительных обвинений, просьб, угроз, жалости к себе, страха за сына, треклятых переживаний… Стах вешает трубку. Телефон снова надрывается, но больше к нему никто не тянет руки.
— Ты не утрировал, когда… сказал, что она «истеричная».
— Нет.
— Арис…
— У меня есть повод, ладно? — Стах выставляет руку ладонью вниз, словно пытается что-то удержать там, под ней. — Давай просто договоримся с тобой раз и навсегда: у меня всегда есть повод. Что-то делать. Или не делать. Или просить делать или не делать тебя.
Тим слабо кивает.
Стах сползает по стене вниз, уставляется перед собой невидящими глазами. И минуту терпит. То дикую трель телефона, то жуткую тишину в пару секунд, когда он замолкает, а мать мучает автодозвон. Стах усмехается в отчаянии:
— Моя жизнь — это как бюджетный фильм ужасов, как сериал, где безрукие медики всех пытаются лечить, а мать — неугомонная старшая медсестра — все время верещит: «Мы его теряем, мы его теряем!» — и я здесь пациент. Пациент дурдома. Вот погоди, позвонит отец — начнется настоящий триллер…
Тим отключает телефон от питания. Повисает звенящая тишина. Наливается со всех сторон, как цунами, поражает высоким звоном.
Тим опускается рядом со Стахом на пол. Слышно, как капает вода, отмеряя по раковине секунды, и в соседней комнате тикают в такт ей часы. Телевизор молчит черным экраном — молчит, напоминая о чужом одиночестве. Молчат соседи. Где-то уже взрывается салют. Стах спрашивает:
— А если позвонит твой папа?..
— Он не позвонит…
========== Глава 27. Завершенные дела ==========
I
Стах заглядывает в холодильник, заботливо набитый продуктами.
— Ты не голодный?
Тим чахнет за столом и отрицательно мотает головой. Стах смотрит, какой он худющий, и думает, как было бы здорово забрать его с собой в Питер, где бабушка бы столько всего наготовила — и не мучила бы Тима расспросами, и он бы разомлел от дедушкиного кабинета и их огромной библиотеки. От высоких потолков, от просторной квартиры — и от комнаты, где Стаху так спокойно спится…
— Котофей? Давай свалим в Питер?
Тим тянет уголок губ и молчит.
— Я не шучу.
Тим перестает улыбаться.
— На что?
— Что «на что»?
— Поедем на что?
— Я тут на каникулах работал. На дорогу туда хватит.
— А обратно?
— А ты хочешь?
— Арис, у меня здесь…
— Что? Что у тебя здесь?
— Дом. Мой дом. Папа… учеба.
— Его нет с тобой в Новый год. Он даже не звонит. Учебу ты ненавидишь. Твои одноклассники — скоты. Учителям наплевать. Дом… что дом?.. Что этот дом? Только дом — что это такое? Только крыша, только стены — это о чем?..
Тим поджимает губы и отворачивается.
— Тиша… давай уедем.
Тим уставляется на него, как впервые видит. Стах ежится под его взглядом, потому что… уже знает Тима таким. Чужим. Решительным. Бескомпромиссным. Тим спрашивает холодно, свысока, отгораживается баррикадами:
— И ты вот… думаешь, что можешь… вот так? ворваться и сказать: твоя жизнь — это о чем?..
— Я не это сказал…
Тим многозначительно кивает. Поднимается с места.
— Тимофей?
Черный затылок теряется в полумраке коридора. Тихо захлопывается дверь в Тимову комнату.