Тихо захлопывается дверь…
III
Позлившись на пустую обиду для проформы, Стах слышит вырезку из всего: «Только крыша, только стены — твоя жизнь — это о чем?» Становится паршиво и тоскливо.
Он стучится. В комнате горит настольная лампа. Тим лежит на боку, подтянув колени, лицом к стене. Стах, недолго думая, вернее — не думая, падает рядом, подложив под голову руку. Палит в потолок.
Как бы домой пробраться за деньгами? Чтобы купить билеты и сорваться в другой мир… Не спрашивать у Тима: он не согласится. Просто что-то сделать. Здесь и сейчас.
— Хочу, чтобы было легче. Хотя бы немного. А ты снова грустный. Может, даже еще хуже, чем до моего прихода.
Тим не возражает. Стах сносит. Мнит себя везде виноватым. Думает: зря пришел, зря наворотил, с матерью — зря. Оплошал по всем пунктам. Еще и последствий хлебнет — будь здоров.
— Я не ожидал… что ты придешь…
— А я мог иначе? Я еще после педсовета думал поговорить с тобой. Не вышло. Или я не так уж старался.
— Ты? — улыбается.
— Постоянно лажаю, — заверяет. — Без конца.
Тим молчит. Может, пытается как-то исправить ситуацию, потому что вспоминает:
— Мне брелок понравился. На тебя похож.
— Одно лицо. Надо его повесить.
— Без почета.
— Без.
— Может, он тоже не понимает почета.
— Думаешь, я не понимаю?
— Кажется…
Стах лежит задумчиво несколько секунд.
— Мне нравится дело ради дела. На конференции когда были, я только закончил — и меня отпустило. Еле досидел. Награждение оказалось той еще фигней.
— А какое бы ты хотел?.. награждение?
— Не знаю. Делегировал бы его к черту, — усмехается. — Кто бы слышал…
— По-моему, это…
— Что? Тупость?
— Нет… наоборот. По-моему, здорово. Очень. Самодостаточно.
— Ага. Отцу моему скажи. Он меня вздернет.
— Он еще хуже матери?..
— Или лучше. Тут как посмотреть. Он человек дела — сразу берет ремень.
— Он тебя бьет?..
— Он всех бьет, не я один особенный.
— Арис…
— Да перестань, Котофей, такое ощущение, что тебе не доставалось.
— Не доставалось…
— Никогда? Даже подзатыльника?
— Никогда…
— Ты как из другой страны. Откуда-нибудь из Европы.
— Это дома…
— Да. За порогом у тебя сплошная Россия.
— Можешь ко мне иногда эмигрировать.
— Я — уже, — усмехается.
У Тима по потолку пошла трещина. Прямо над кроватью. Стах изучает ее взглядом. И слушает чужое дыхание. Кроме него — ничего.
— Ты бы хотел куда-нибудь? В другую страну?
— Нет… кажется, нет. Там все чужое…
— Как по мне, и здесь — такое же чужое, просто более понятное.
— Может… Я не люблю перемены.
— А стихийное любишь?
— Да… когда само по себе.
— Инертный ты, Обломов.
— Зато ты слишком деятельный, Штольц.
Стах усмехается. Расслабленно прикрывает глаза.
— Надо как-то ко мне пробраться. За деньгами. Я тебя в Питер увезу. Надолго.
— Арис…
— Нет, серьезно, Тиша, поехали в Питер.
— Мне дома хорошо…
— Ты дома один.
— Я сам так решил.
— Ты дурак, а он не остался.
— Он был бы дурак, если бы остался. Ты не понимаешь…
— Объясни мне.
Тим тяжело вздыхает. Зависает на полминуты. Говорит:
— Он ни с кем почти не был после мамы… Это первый раз, когда серьезно. Они уже два года вместе.
— И это повод тебя бросать в Новый год?
— Никто меня не бросал.
— Почему вы не хотите отмечать вместе?
— Это я не хочу. У нее дочка. Тринадцати лет. Она папу-то терпеть не может, а меня — и подавно…
— И почему ты жертва?
— Потому что я могу это сделать. Это мое решение.
— Как по-христиански. По моему опыту, позиция жертвы еще никого до добра не довела. Это надо было понять, когда Иисуса распяли, но нет же: все лезут на крест.
— Ты неправильные какие-то выводы делаешь… — говорит ему Тим.
— Я думаю: жертва обесценивает личность.
— А я думаю, что возвышает.
— Могила никого не возвышает. Цель не оправдывает смерть. Да и мертвецам уже все равно: они мертвы.
— Иногда умереть означает больше, чем выжить.
— Тиша, это провальная политика: ты жертвуешь и надеешься, что мир благодаря этому изменится, что люди что-то осознают, что они сделают твои эти «правильные выводы». Но люди не меняются и помнят о твоей жертве только тогда, когда им помнить о ней удобно. Не нужно надеяться на других. Нужно надеяться на себя.
Тим поворачивается к нему, улыбается расстроенно и ласково:
— Я вдруг понял, что ты веришь в людей меньше, чем я…
Он поднимает руку и касается пальцами плеча Стаха. Перестает шевелиться. Весь боевой настрой сливается в бешеный пульс. Стах краснеет, но усмехается и держится бодрячком.
IV
Они стоят на кухне и оба пялятся в холодильник. Стах к пятнадцати годам осознал, что не понимает — а чего делать с продуктами без инструкции?.. Тим спрашивает:
— Что ты хочешь?
— Не знаю. Что на Новый год готовят? Салаты?
— Кажется… Это не банально?
— Ты же не любишь перемены.
Тим пожимает плечами. Думает вслух:
— Зависит от перемен… А какие салаты?
— Оливье? Винегрет?
Тим слабо морщится.
— Только не винегрет. И свеклы у нас нет.
— А винегрет чем не угодил тебе?
Тим замыкается и пару секунд хранит страшный секрет. Потом говорит Стаху шепотом:
— Я не ем ничего красного. Это очень стыдно?..
— …Это очень странно, — теряется Стах — больше от того, что Тим вообще сказал. — Красных всех оттенков? Или только темных? Или только особенных красных оттенков?
Тим выразительно на него смотрит. Стах серьезнеет. Неврозом меньше, неврозом больше…
— Не ешь так не ешь…
V
Стах доделывает скворечник, пока варятся овощи. Выпиливает вход. Сыплет на разложенные под это дело газеты древесной пылью. Тим, наполовину в пыли, наполовину в газетах, валяется на полу. У него какие-то свои чудны́е дела с конфетой. Между ними взаимное недовольство: один косится, а другая чернеет в ответ от укусов.
Потом Тим, заскучав, пристает с этой конфетой к Стаху. Тот активно сопротивляется. В конце концов, Тим измазывает его шоколадом.
— Тимофей, блин…
— Извини…
Тим, подавляя смех, вытирает ему щеку костяшками пальцев. Стах косится на него подозрительно. Касание становится мягче и медленней. Улыбка убавляется следом. Стах напрягается. Спрашивает:
— Все?
Тим слабо кивает. Стах отворачивается, и он роняет руку. Полежав немного уже без веселья, Тим поднимается и уходит в кухню.
VI
Тима нет долго. Стах успевает закончить и поставить стенку со входом обратно в каркас. Несет показывать Тиму. Тот чистит овощи, пачкая белые пальцы, и только кивает. Стах не понимает:
— Это не то, что ты хотел?
Он настолько попадает в точку, что Тим сначала, не задумываясь, отвечает ему:
— Да, — и в тот момент, как отвечает, осознает. Смотрит испуганно, исправляется: — Нет… Я не…