— Что же ты не сделала аборт, мам?..
— Аристаша, что ты такое говоришь? Что ты такое говоришь? Как ты можешь такое подумать, предположить?.. Такой грех на душу…
— Бог запретил? — а его уносит — и совсем не в ту степь.
— Что ты такое говоришь?.. Стах, что ты такое говоришь?
— В церкви давно не был? — бросает навскидку.
— Господи помилуй…
Господи, помилуй Стаха, чтобы он не расхохотался, как конченый атеист, богохульник и неблагодарная скотина. Он закрывает глаза рукой, трет переносицу пальцами.
Что же, Ной, ты так славно смастерил свой ковчег? Захлебнулись бы раньше — всей надеждой на лучшее. Где Иисус, чтобы залить в глотку страждущему студеного вина, прямо из родника? Где же отец, всемогущий и всепрощающий, одобряющий телесные терзания и душевные увечья за горячую путевку в рай?
На лицо лезет дурацкая усмешка, как Еве в рот — плод, запретный и сладостный. Под чье-то злое шипение… А нет, это кажется, это у Стаха в голове.
— Ты меня слышишь?..
«Не выключай».
— Стах, да что же это такое, что же с тобой происходит?
Молитвы не помогают? Стах зарывается в учебник лицом.
«Арис… Ты очень красивый». Блестят дьявольским обсидианом глаза напротив.
— Стах, что ты такое?..
«Мне брелок понравился. На тебя похож».
«Мне не все равно».
«Останься хотя бы на завтрак».
— Стах, посмотри на меня.
— Мне… — он вдруг просыпается — от какого-то дурмана, охватившего — целиком и полностью, уставляется на нее, как впервые видит и слышит. — Мне надо умыться, — и подрывается с места.
========== Глава 31. Болтовня по физике ==========
I
Стах не может думать первые два урока. С каникул он вышел, как из глубокого запоя. Когда ему задают вопросы по теме, он не в состоянии ответить. Антоша смотрит на него, как мать обычно на фразе: «Мы его теряем».
На завтраке, когда все идут в столовую, Стах ретируется в северное крыло. Поднимается на верхний этаж и тут же слетает вниз, никого не обнаружив. Уносится в библиотеку.
— Софья Валерьевна, — пугает с порога, — Тимофей заходил?
— Ну началось… — утомляется она заранее, кивает в сторону стеллажей. Бросает вслед без надежды: — Рыжий? Ты шоколадки когда донесешь?
И, видимо, она произносит это слишком громко, потому что Тим выходит навстречу раньше, чем Стах минует половину стеллажей до конечного пункта встречи. Слетает пульс, без того не особо исправный, и Стах застывает на месте.
Тим тушуется и тянет уголок губ. Стаху не смешно и не забавно совсем, но улыбка так и лезет — он ничего не может с собой сделать, даже если кусать губы и щеки с внутренней стороны.
— Привет, Котофей.
Тим слабо кивает, опускает голову, прячется, потому что тоже — улыбается. Как будто, знаете, за радость выписывают штрафы и даже сажают. Он отворачивается, идет вдоль стеллажей. Стах — за ним, равняется шагом.
— Ты как?.. Сильно досталось?
— Да я особо не заметил. Не курорт, конечно, но жить можно. А как твои прошли каникулы?
— Ничего… — это как традиция какая-то праздничная, Тимова.
Он замедляется:
— Арис?..
Вытягивает руку тыльной стороной ладони вверх — с кольцом брелка на указательном пальце. Болтается на цепочке самолет. Стах снимает с Тима кольцо, уже откровенно счастливый. Тим извиняется тоном:
— Я ничего не подарил тебе… на Новый год…
— Спасибо…
Стах рассматривает, уложив на ладонь. Стоит, млеет. Тим прыскает с него и, смущенный реакцией, возобновляет шаг. Стах догоняет и пихает его плечом. Тим инертно отплывает, но стыкуется обратно, больше прижимается, чем толкает. Отлипает.
Приземляется в их углу библиотеки и не протестует, когда Стах садится рядом вплотную. Они все еще по-идиотски скалят зубы.
— Арис?..
— Да, Котофей?
— Ты сегодня будешь?.. после уроков?
— А что? — усмехается. — Ты физикой решил заняться?
— Кажется…
— Серьезно? — а спрашивает с такой физиономией, как будто — нет, и Тим кивает — с такой же, отворачивает голову. — Не понял.
— Это из-за Соколова…
— А что он? — Стах умеряет улыбку.
— Да н… — Тим тоже серьезнеет. — На педсовете.
Стах вспоминает «статистику».
— Что он сказал?
— Поручился за меня. Как классный руководитель…
— Соколов? — не верит.
— Сказал: если подставлю — сам меня выгонит.
— Уже больше похоже, — усмехается. — Все-таки достался ему ваш «мяч футбольный»?
— Угу…
— Ты расстроился?
Тим пожимает плечами. Говорит куда-то в сторону:
— Кажется, уже все равно…
Стах внимательно разглядывает сникшего Тима. Зачем-то именно сейчас вспоминает дурацкую ночь. Загорается. Чувствует и не знает, как отвертеться, если попадется.
Он отворачивается, ищет, чего бы схватить с полки. Находит старый учебник по геометрии, съезжает вниз, бездумно листает страницы.
— Ты не ответил… — говорит Тим.
— На что?
— Придешь или нет…
— А когда не приходил? — уставляется и щурится обличительно.
Тим тянет уголок губ, крутит ремешок часов вокруг запястья. Периодически косит на Стаха. Тот не отводит взгляда.
— Что?
— Перестань.
— Что?..
— Грузиться перестань.
— Я не…
— Перестань.
— Арис…
— Котофей.
Тим запрокидывает голову, улыбается. Стах резюмирует:
— Другое дело, — и снова увлекается учебником.
— Что это такое?
— Без понятия, — сознается. — Ты что-нибудь читал на каникулах? Потому что у меня только учебники были. Я почти чувствую, как интеллектуально и духовно иссох.
— Это как? — прыскает.
Им обоим слишком весело, даже если на деле — творится откровенная ерунда. Стах корчится, крючится и изображает свою скоропостижную кончину от обезвоживания. Тим сдавленно смеется, закрывает лицо руками, подглядывает через пальцы, делает вывод:
— Дурак…
— Вот и я о том же. Отупел совсем.
— За девять дней?
— А ты как думал? Эрудиция — эффект накопительный.
— Эффект? — переспрашивает.
— Эффект, — Стах рисует всеми пятью растопыренными пальцами сферу перед собой. — Гипнотический, — и убежденно уставляется. — Работает?
Тим смеется, съезжает, валится на него. Поуспокоившись, отнимает от лица руки, но не щеки — от плеча Стаха. Трогает пожелтевшие страницы. Стах открывает на методах координат в пространстве. Тим наблюдает векторы, корни и «рисунки».
— Что может быть хуже геометрии?..
— Начертательная геометрия? — бросает Стах навскидку.
— Замолчи, — просит Тим в ужасе, шепотом.
— Это мой любимый раздел.
— У тебя извращенные вкусы.
— Много ты понимаешь, естественник, — бросает беззлобно. — Вот, между прочим, Тимофей, в науки о природе же еще и физика входит, а ты ее игнорируешь. А вот она тебя нет. Иначе бы уже гравитация с тобой из принципа справляться перестала — и улетел бы ты куда-нибудь в космос.