— Не могу согласиться с вами, — возразил поэт. — Если бы ваша аргументация была верна, то мы оказались бы лишь простыми автоматами, и тогда возникает вопрос: для чего же мы были созданы?
— Этот вопрос всегда существовал и едва ли когда будет решен, — заметил философ.
— Ах, как хорошо, когда происходят споры! — воскликнула ученая дама. — Терпеть не могу людей, которые во всем с вами соглашаются. У меня была подруга, постоянно твердившая, что думает совершенно одинаково со мной, и это меня всегда страшно раздражало.
— А я, напротив, нахожу, что очень приятно иметь человека, который единодушен и единомыслен с вами, — заявила светская дама. — Моя двоюродная сестра вечно всем противоречила. Когда я была одета в красное, она ядовито спрашивала, отчего я не в зеленом; а когда я надевала зеленое, она говорила, что я напрасно вырядилась в него, потому что оно мне совсем не к лицу, между тем как в красном я «так мила». Когда я сообщила ей о своем обручении с Томом, она сказала, что очень жалеет, зачем я не приняла предложения Джорджа, с которым, наверное, была бы счастливее, нежели с Томом. Когда же у меня с Томом дело из-за какого-то пустяка, раздутого мною под влиянием слов кузины, расстроилось и я приняла предложение Джорджа, она стала жалеть «бедного» Тома, который будто бы без меня жить не может, и порицать Джорджа, вдруг оказавшегося в ее глазах негодным шалопаем. Не вышла я и за Джорджа, быть может, по той же причине. Третье же свое обручение я сохранила втайне от кузины и счастливо вышла замуж.
— А сама-то ваша кузина вышла замуж? — полюбопытствовал я.
— Да, и, представьте, тоже очень счастливо, хотя и я, в свою очередь, не советовала ей выходить за ее избранника, — получил я в ответ.
Возвращаясь с этого вечера домой и переваривая все услышанное, я пришел опять-таки к тому же выводу: наша жизнь — не что иное, как сумма неразгаданных загадок.
XVII Город на дне моря (Скандинавская легенда)
По словам летописцев, этот низкий, овеваемый сильными ветрами берег когда-то распространялся дальше на восток, так что там, где теперь переливаются среди коварных песчаных отмелей волны Северного моря, ранее была суша. В то время там, между аббатством и морем, красовался богатый и славный семибашенный город, окруженный стенами в двенадцать камней толщиною, представлявшими надежную защиту от нападения врагов. Гулявшие по своему саду, на вершине утеса, монахи ясно могли видеть раскидывавшуюся у них под ногами сеть узких улиц, полных жизни, движения и красок, могли следить за погрузкою и выгрузкою многочисленных кораблей, со всех стран света прибывавших к пристани этого города; могли слышать смешанный разноязычный говор представителей всех человеческих племен, населяющих земной шар, могли услаждать свои взоры густым лесом корабельных мачт, высившихся над рядами украшенных причудливой резьбой дубовых остроконечных крыш, защищавших очаги местных богатых обывателей. Видны были монахам и массивные водопроводные сооружения, питавшие живительной влагой этот хлопотливый торговый город.
И все более и более процветал этот город, пока не спустилась над ним одна темная ночь, в которую он согрешил перед Богом и людьми. Это было в те тревожные для саксонских побережников времена, когда почуявшие издали богатую добычу датские «водяные крысы» шныряли вокруг каждого речного устья; больше же всего они щерили свои белые острые зубы у восточного берега Англии, на самом виду часовых, стоявших на широких стенах того семибашенного города, который тогда красовался на суше, а теперь покоится на дне шумящего моря.
Много происходило кровавых схваток и за стенами города и внутри их. Много стонов умирающих воинов, пронзительных воплей убиваемых женщин, жалобных криков истязуемых детей ударялось по пути к небу в железные ворота аббатства, заставляя трепещущих монахов вскакивать с жестких лож, чтобы помолиться за несущиеся мимо души.
Но вот, наконец, для измученной страны настал мир. Саксонцы и датчане решили дружески сойтись между собою. Восточная часть Англии была велика и просторна; места было вполне достаточно и для некогда осевших здесь саксонцев, и для только что пришедших датчан. Вздохнули с облегчением обе стороны, измученные долгой борьбой и жаждавшие отдыха.