Нет больше блеклой Вари! Есть другая. Опасная, с кривым зигзагом через щеку.
Ребята обалдеют! Окружат, наговорят приятного. И Ванька отвернется от Таши. Обязательно отвернется. «Узнал?» — спросит Варя. Он рассмеется, заправит растрепанные пряди Варе за ухо. Проведет пальцем по шраму от щеки к губе — узнал.
— Привет, — звонко окликает Варя. Вот она я, смотрите! Предвкушение щекочет горло.
— Это еще кто?
— Ты что с собой сделала? — почему-то пугается Таша, вскакивая со спинки лавки.
— Орехова! Тебя слепой стриг что ли?
— И глаза разрисовала!
— Да она под тебя, Таша, косит!
Варя сжимается. Каждое слово смывает с неё краски.
— Дура! — Таша рычит, толкает Варю в плечо.
— Ты чего завелась? — Ванька оттесняет Ташу, окидывает Варю насмешливым взглядом. — И вовсе Орехова на тебя не похожа! Где ей? Как ни разрисуй, все равно — орех! Надтреснутый!
Злой смех бьет сильнее взбеленившейся Таши. Ребята кидаются колкостями, но в Вариных ушах барабанит только Ванькино «Орех! Надтреснутый!»
Исчезнуть бы, побежать со всех ног. Сил нет. Вытекли через трещину. Варя даже не набросок. Она орех. Испорченный. Пустой.
Спотыкаясь, она бредет прочь. Не слыша взволнованного окрика Павла:
— Варя, подожди!
***
Варя проплывает через прихожую, не оборачиваясь на удивлённый мамин возглас. Щёлкает задвижкой, запирая комнату, стекает на пол здесь же, у самого входа.
Только не смотри в зеркало!
Но взгляд все же цепляется за росчерк шрама.
«Ты моя Варя Поттер», — любила повторять мама. Сравнение не льстило. Сагу о мальчике со шрамом Варя игнорила. Хватило первого фильма. Гарри — избранный. А она кто?
Орех. Надтреснутый. Вот и все, что можно о Варе сказать.
Синий плед на диване, россыпь голубых подушек, стол и книжки на полках — комната превращается в набор клякс. Пальцы нащупывают рядом мягкое. Рюкзак. Варя прижимает его к животу, сворачивается клубком. Как скорлупа вокруг ядрышка.
В ребра утыкается уголок блокнота. Варя садится, утирает глаза. На руке остаются чёрные разводы. Выуживает из недр рюкзака пенал. Затем блокнот.
Чистый лист смотрит на неё вопросительно.
— Все хорошо? — мамин голос за дверью звучит встревоженно.
— Норм, — врет Варя.
Круглое личико. Серый хвостик. Глаза и нос. Губы с опущенными вниз уголками. Линии мягкие. Варя перехватывает карандаш, перечеркивает лицо загзагом — вар — вар. Знакомьтесь, треснутый орех. Варя.
Шрам исчезает под злыми касаниями ластика. Если бы можно было так легко избавиться от зигзага на лице! Какой бы была Варя? Какой бы хотела себя видеть?
Варя с силой давит на карандаш, заостряя скулы. Обводит глаза поярче. Меняет хвостик на косой срез каре.
Таша.
Я — это Таша.
Перед глазами все расплывается.
***
От напряжения сводит пальцы. Замок не щёлкает. Хорошо. В прихожей полумрак. Выдыхаю. Маман с этим уродом опять укатила.
Усмехаюсь своему отражению. Привет, незнакомка!
Таша?
Острый уголок одной из стрелок смазался. Тщательно уложенные утром волосы растрепались. Губы припухли от Ванькиных поцелуев.
Что происходит?!
Целуется он зло, кусаче. Или это после того, как Павел зарядил ему в глаз? Заступился за Варю.
Павел… Что сделал?
Дура! Завидует, и чему?
— Наташенька, моя сладкая! — дергаюсь. Нет, нет. Нет. Меня здесь нет. Пожалуйста!
Таша? Что происходит?
Дверной проём рождает чудовище. Он шатается. Пьяный, опять пьяный. Руки-клешни цепляются за косяк, вытягивают из сумрака обвисшее брюхо.
— А я тут… скучаю, но моя девочка скрасит папочке вечер? — яд, каждое слово — яд.
Сжимаюсь, не трогай меня! Не трогай!
Волосатые руки забираются под футболку, тискают. Не надо!
Залитый пивом живот — липкий, какой же он липкий! — прижимается к моей спине.
Нет, прошу!
Пожалуйста…
***
Выкручиваю кран до предела. Не слышать раскатистый храп за дверью. Его нет.
Вскидываю голову. Лицо. Ненавижу это лицо! Заострённое. Пухлые, жадные губы. Чудовище любит проводить по ним жирным пальцем. Воняющим рыбой.
— Мы же не скажем маме, правда? Зачем её тревожить?
Запах липнет ко мне. Не соскребёшь.
— Ты сама виновата, сладкая. Слишком сладкая.