Темнорожие гости, не успевая и подумать о какой-либо самообороне, падали, подкошенные гневом коренных москвичей, будто великаны под Мьёльниром в умелых руках вышедшего пощеголять на кроссфит-пати Тора. Так, впрочем, продолжалось недолго: при взгляде на всё возраставшую кучу мёртвых и покалеченных тел даже в обезьяних мозгах начал происходить процесс осознания того факта, что уютное общежитие настиг настоящий погром. Следствием указанного осознания стало то, что в крови потомком рабов всплыло на поверхность чувство, некогда позволявшее их предкам более-менее успешно пытаться противостоять небольшим отрядам ку-клукс-клановцев: негры похватали табуретки, стулья, кухонные ножи, утюги, клюки, зонты и огнетушители и, издавая боевые кличи, впитанные с материнским молоком и переданные в генах с отцовской спермой, стали пытаться прорвать кольцо арийского оцепления на главном входе. Однако нападавшие были готовы к такому повороту событий: они охотно давали особенно боевым нигерам, движимым дарвиновской борьбой за существование, выходить из здания, чтобы тут же позволять арийскому гневу настигать и сокрушать оппонентов.
Но темнокожие братья тоже не хотели отдавать жизни так запросто, и потому работающие в ускоренном режиме мозги нашли выход: таран из металлической банкетки, стоявшей в столовой. Несколько осаждённых, задыхаясь от дыма, разрезали и намотали мокрые простыни вокруг головы, а затем поволокли банкетку по коридору. С помощью тарана им удалось потеснить две горелые помойки, любовно сваленные осаждавшими. Путь оказался открыт, и негры помчались в ночь куда глаза глядят.
Увидев, что больше никто не вываливается в пароксизме отчаяния из окон, нацисты заподозрили неладное. Когда Кондрат бегом обогнул здание, он понял, что так и есть: негры, отодвинув столь старательно сооружённую баррикаду, куда-то съебались.
Едва остальные — нацболы и скины — подошли к чёрному ходу общаги, как вдали показался патруль ментов.
Протеза, услышав сирену, закричала:
— Артурчик, скажи мне, что всё хорошо!..
Батяня иронично выпалил:
— Ой, напугали Маньку большим страпоном! Никто тебе здесь этого не скажет, а если скажет, то будет иметь дело со мной. Жизнь — это хуйня, полная скорби, и говно, но в это говно Бог спрятал алмазы. Вся суть жизни — в умении их отыскивать и потом отчищать от кала... Погнали во дворы!
Во дворах ребят ждал очередной сюрприз: забежав в заманчиво незапертый подвал одного из домов, они обнаружили там скрывавшуюся от них негритянку на вид лет тридцати двух-трёх, вполне стройную и похожую на человека даже больше, чем на сбежавшую из зоопарка самку шимпанзе.
Тут же ребята решили принудить пленную, угрожая ей оружием, к оральному сексу — благо у них с собой были презервативы.
— Батянь, у Адольфа в книге прямого нет ведь запрета? — спросил Гунн.
— Не-а!
Чернокожая привычно заработала пухлыми губами, но когда очередь получать удовольствие дошла до Артура, Протеза, не выдержав, со всей бабьей дури огрела негритянку бейсбольной битой по спине. К сожалению, глубоко во рту афро-россиянки именно в этот момент находился столь детально знакомый Протезе, уже любимый ею половой орган Артура. Брызнув, алая кровь заструилась и потекла из члена на пол подвала.
— Блядь, обезьяна мне хуй отхватила! — истошно завопил лидер бригады «Адольф», давая Протезе ещё один подзатыльник со словами:
— Ты что ж это думаешь — я эльф или микрохуй, чтоб ты мне здесь цукаты стоеросила?!
— Солдатам СС запрещался секс с унтерменшами! — оправдалась девушка.
Гунн со знанием дела посмотрел на член Бати со следами нигерских зубов, затем уверенно прокомментировал:
— Хуйня. Срастётся.
Болт перевязали бинтом. Нигершу, находившуюся без сознания, сперва обоссали, а потом в назидание облили бензином и подожгли.
Серёжа заметил:
— Во, хорошо занялась чернососка! Я б так ёбаные церкви жёг, а то развелось их! Всех друг на друга поставить в центре, собрать прихожан на День Единения с Богом и спалить. И даже не соврать.