И хотя пылкий ум, алчущий познаний, трудолюбиво впитывал в себя азы теологической, религиоведческой, исторической, культурологической, педагогической, искусствоведческой, реставрационной и других дисциплин, в тетрадях студента-жиробаса не менее важное место занимали рисунки танков с православными крестами, распятых эсесовцев в касках, горящих евреев и тонущих негров.
Несмотря на столь вопиющие психические отклонения, Паша-Банкир пользовался в бригаде «Адольф» уважением. С его мнением считались, к его словам прислушивались, ведь в конце концов именно он нашёл бывшего диакона Андрея. Последний мог поддержать беседу и на религиозную тему, и на тему опиздюления черноты, так как в молодости сам был не промах: мастер спорта по самбо, специалист ножевого боя, гроза окрестных гастарбайтеров. Бить чурок Трескалин любил и умел не меньше и не хуже, чем размазывать религиозную кашу по дырявым котелкам тупорылых прихожан, так что Павлу в любом случае было с кого брать пример.
В тот субботний день до самого вечера в жизни Бульдозера не случилось ровным счётом ничего экстраординарного: с утра он поехал в институт, где честно отсидел все положенные пары, потом вернулся домой, покачался, поел чипсов, залудил, оделся, вышел на улицу, сел на трамвай номер «23» и доехал до станции метро «Сокол», на выходе в сторону Алабяна из вестибюля которой и состоялся сбор полного состава бригады «Адольф». В результате через некоторое время неонацисты со смешанным чувством слушали низкий баритон бывшего диакона, патетически произносившего слова молебна:
— Боже духов, и всякия плоти, смерть поправый и диавола упразднивый, и живот миру Твоему даровавый, Сам, Господи, упокой душу усопшаго раба Твоего Адольфа в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание. Всякое согрешение, содеянное им, делом или словом или помышлением, яко Благий Человеколюбец Бог прости: яко несть человек, иже жив будет и не согрешит, Ты бо Един кроме греха, правда Твоя правда во веки, и слово Твое истина. Яко Ты еси воскресение, и живот, и покой усопшаго раба Твоего Адольфа, Христе Боже наш, и Тебе славу возсылаем, со безначальным Твоим Отцем, и Пресвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Глава 5. Geburtstag beginnt
Первым праздничным мероприятием, запланированным на двадцатое апреля, оказалось посещение старого почтенного раввина Абрама Мошкевича, который вдобавок был тогда болен. За два дня до этого хитрец Батяня, напялив на голову трофейную ермолку, проник под видом иудея в Главный раввинат при Московской хоральной синагоге на Большом Спасоглинищевском переулке.
Быстренько оглядевшись, «юный сионист» поскорее, пока не начал вызывать у охраны подозрения, обратился к первой попавшейся пейсатой жертве, наугад бросив:
— Я узнал, что у вас раввин болеет. Могу предложить помощь. Я уважаю авторитет раввинов и осуждаю всю эту новомодную хасидскую хуйню.
Еврей, к которому обратился замаскированный «лазутчик», оценил сионистский энтузиазм в гиперактивном постреле:
— Какой смелый молодой человек! Но будь поскромнее, в этом месте не нужны злые слова. А раввин у нас и правда приболел, так что будет полезно для твоей души, если ты отвезёшь ему лекарства. Подожди...
Взяв листок бумаги, человек что-то написал на нём, а затем передал его Бате со словами:
— Вот список, зайди в аптеку и купи всё это. С другой стороны — адрес. Я предупрежу ребе. Когда ему тебя ждать?
— В течение пары дней зайду, я тут ещё параллельно помогаю организовать музей памяти жертв Холокоста.