И вот теперь, оставшись в одиночестве, вынужден расхлёбывать. Ни друзей, ни настоящей семьи, потому как та животная парочка человекоподобных существ, одно из которых называется «женой», а другое «сыном», за семью, даже за карикатурную семью, сойти решительно не могли. Бестужев был один как перст...
Но странное дело! Начисто лишённый покровительства, с неопределённым будущим и всё более слабеющим здоровьем Алексей Петрович Бестужев испытывал некоторое даже удовольствие от нахлынувшей на него светлой печали. В этот вечерний час, когда вороны, рассаживаясь на ветвях, так настырно каркали, что даже заглушали одиноко молотящий воздух кремлёвский колокол, вице-канцлер ощутил такой мощный прилив энергии, что поначалу даже сам испугался. Опрокинув рюмку (даже и дома он выпивал на европейский манер, маленькими порциями), он как будто очнулся, высвободился из глубокого сна, вынырнул на поверхность, хватил ртом воздух и в одночасье принял решение бороться — теперь уже не за деньги, не за идею (какая уж там идея у него), но бороться за самое себя, за своё имя. Безумство? Разумеется, но только ведь и царь Пётр безумен зело был, уж так был безумен, что и врагу не пожелаешь, а всю, почитай, Европу с ихними тет-а-тетами и фижмами по-своему плясать заставил. Коли уж век такой безумный, так и поступки должны быть соответственными. А что, между прочим, в этом что-то есть! Именно так он и сделает! Похоронить графа Бестужева решили?! Щас, щас вам граф Бестужев покажет, где раки зимуют. У царя помощники-то какие были, а? Вот и Бестужев таких точно себе подберёт из совершеннейшей грязи: пьяницы чтоб, ворьё, татары, евреи, безумцы... Вот уж тогда и посмотрим: жамэ или не жамэ!
Слабел заоконный свет, и соответственно растворялись, истаивали привычные очертания предметов. Ещё бы самую малость, и весь мир, зажатый в четырёхугольник окна, обратился бы в трёхмерный сон со всей полагающейся сновидческой атрибутикой, но тут как раз (как назло) в доме напротив ярко запылали сразу несколько окон, которые не замедлили уронить теневые кресты рамных перекрёстков на густо-синий снег, густо-густо-синий, такой прямо, что, обмакни кисть, забор покрасить можно. Под самым боком сильно ударил колокол на звоннице, и город, едва не сделавшийся сказкой, напомнил о своей принадлежности к вещному скучному миру. Тяжело вздохнув, вице-канцлер подумал и налил ещё одну. Выпил бы он не одну, да вставать завтра рано.
5
Принцесса-мать была знакома с маркизом де ля Шетарди весьма уже порядочно времени. Случайная встреча в брауншвейгском замке, три-четыре разговора в Париже и Штеттине — всё это не сделало их ни друзьями, ни любовниками; что касается последнего, то причиной был насмешливый норов маркиза, вздумавшего чуть-чуть разыграть Иоганну, которая к тому моменту была уже наполовину раздета и шутки не поняла. Словом, как бы там ни было, а дружбы меж ними не получилось. При разнице возраста в шесть лет в пользу французского дипломата Иоганна и раньше-то не казалась ему особенно лакомым кусочком, ну а теперь разменявшая свой четвёртый десяток принцесса в его глазах представляла собой курьёз, не больше того. Дело конечно же было не в одном только возрасте, но и в возрасте тоже.
Маркиз принадлежал к редкой и потому особенно уникальной категории настоящих мужчин, по-английски джентльменов, и потому при встрече с Иоганной выказал свою искреннюю радость, а чуть позже, на дне рождения у великого князя, застав принцессу за транспортировкой храпевшего Брюммера от лестницы (почему-то) к ближайшему дивану, тактично помог женщине, сделав при этом вид, что не заметил ни саму принцессу, ни расстёгнутые штаны Брюммера. После того на эту тему не было меж ними произнесено ни слова, тот и другая сделали вид, словно ничего и не было. Отношения складывались в тональности охлаждённого дружелюбия, как определил это для себя маркиз: ограждая себя от возможных домогательств со стороны пылкой женщины, он не спешил отпустить от себя мать будущей (как знать?) супруги будущего российского императора. Однако же с первых дней в России категорически дал понять Иоганне, что если меж ними когда-нибудь и возникнет любовь, то лишь платоническая и ещё раз платоническая. Женщина после тридцати для Шетарди могла быть только другом.
Для маркиза это был второй приезд в Россию. Подобно тому как трудно войти в одну реку дважды, трудно и в одну и ту же страну приехать дважды, не потеряв при этом в качестве. Первая миссия Шетарди в Россию оказалась столь удачной, что он, не обольщаясь понапрасну, намеревался лишь закрепить прежний успех. Однако что-то произошло со страной, или, что то же самое, что-то произошло с русским двором за то время, покуда маркиз отдыхал в Европе. То ли сам Шетарди был тогда помоложе, то ли ранг официального посланника Франции возымел своё действие, но прежде не составляло труда пробраться в будуар — spalenku — супруги любого русского да и нерусского чиновника, тогда как теперь всё чаще он получал так называемый от ворот поворот.