Она любит весенний полдень.
Мы любим весенний полдень, особенно такой, с ярким солнцем, на природе, когда уйдёт этот проклятый холод и можно будет побегать с мячом по траве, вдыхая аромат проснувшейся природы и самых первых, свежайших, только что проглянувших из почек листиков, и услышать робкое попискивание птиц и запах хвои... Мы очень любим всё то, что напоминает родину, детство, прежние скупые игры и забавы. Нам тут одиноко, страшновато, мы не можем найти своего места и страшимся ещё большего одиночества...
Василий Ададуров не был злым человеком, не был в равной степени и ретивым учителем. Ну какой он, в самом-то деле, учитель! Приказано было учительствовать, и всё тут. А ведь сам-то он в душе сибарит и мечтатель, ему бы с ружьишком на пригорочке вздремнуть, укрыв лицо жимолостью — от солнца и комаров... Если Ададуров и давал Софи непомерные задания на дом, то лишь потому, что плохо представлял свои собственные требования. Понятия не имея о том, как в прежние годы муштровали принцессу, как тренировали её память, Ададуров загружал ученицу сверх всякой меры и тихо радовался, когда на следующий урок она приготавливала всё заданное, без изъятия.
Мало-помалу язык поддавался. Софи хорошо запомнила тот обморочный миг радостной неожиданности, когда в ответ на реплику Елизаветы, сказанную по-французски, девушка неожиданно припомнила и с хорошим произношением выпалила русскую пословицу, как раз накануне выученную с Ададуровым. От полноты чувств её величество чмокнула Софи, после чего маленькая принцесса два утра подряд не мыла щёк, как бы желая подольше сохранить запечатлённый поцелуй.
Вовсе не от волнения, вообще ни от чего обстановка залы поднялась в воздух. Софи успела ухватить краем глаза недоумённое выражение на лице императрицы, каким-то странным образом увидела как в зеркале своё собственное отражение на идеально отлакированном паркете, но в этот самый момент сильная рука Алексея Разумовского ухватила девушку за талию. И через мгновение всё прошло, вещи заняли привычные места, и только лишь неровно бьющееся сердце служило напоминанием.
— Что это было? — опросила императрица.
Софи весело покачала головой, но сказать ничего тогда не сумела, а нахмуренность Елизаветы Петровны показалась ей незаслуженной обидой. Она ведь не паясничала. Ну да попробуй объясни, когда язык не шевелится и вообще такое ощущение, словно во рту совершенная пустота.
5
Елизавета Петровна уехала из Москвы в Троицкий монастырь. Приближённые, клевреты да лизоблюды потянулись следом. Кремль затих. Когда, разбуженный вечерними колоколами, задувал стылый весенний ветер, на верхушках садовых деревьев принимались по-стариковски ворчать вороны.
Перед отъездом императрица пообещала, что возьмёт Софи с собою, как только девушка будет baptise[78] по православному обряду. Иоганне вообще ничего не было сказано.
С отъездом значительной части двора принцесса-мать почувствовала некоторое облегчение. Когда же лёгкое недомогание вынудило дочь оставаться в постели, Иоганна-Елизавета впервые почувствовала себя едва ли не хозяйкой в этом большом дворце. В первый же вечер она сделала то, чего ей давно уже хотелось: посетовала офицеру охраны, высокому стройному гвардейцу с едва опушённой верхней губой и персиковыми щеками, на то, что в её комнатах слышны странные звуки. Пошли искать не названное по имени, но как бы подразумеваемое привидение. «No fantom»[79], — решительно заключал после осмотра всякой новой комнаты молодой офицер, и они двигались дальше по коридору. Наконец дошли до спальни Иоганны; пропустив молодого человека вперёд, принцесса прикрыла за собой дверь и на всякий случай закрыла на замок...
В отсутствие её величества жизнь в Москве сделалась много приятнее. Освободившаяся наконец от тягот плоти, Иоганна решила заняться устройством каких-никаких финансовых дел, для чего устроила свидание с оставшимся в Москве (уж не за ней ли наблюдать, чтобы потом донести императрице?) де ля Шетарди, которого считала человеком ушлым, могущим дать дельный совет. Разговор начала она издалека, причём из такого далека, что к желанной теме так и не сумела выйти. Но это вовсе не означало, что свидание с де ля Шетарди прошло впустую. Не выказывая этого в какой-либо конкретной форме, оба собеседника понравились друг другу. Посплетничали, выпили, пообедали вместе.
Отходящий всё более на периферический план, де ля Шетарди пытался вызнать последние новости придворной жизни, и, желая расположить маркиза к себе, Иоганна поведала ему о беременности Елизаветы Петровны. Прежде Иоганна никому о своих догадках не говорила, и такого рода откровенность могла ей выйти боком. Однако выбор свой она сделала. За столом образовалась пауза.