ГЛАВА VII
1
Если бы, ах, вот именно что если бы, если бы, если, если бы! Дурацкая жизнь, исполненная проклятой сослагательности...
Иногда Екатерина сидела без света одна в комнате и думала о том, сколько бы она отдала, чтобы только изменить свою внешность. Ну сами посудите, разве же таким должен быть рост у русской великой княгини, получившей после обручения также ещё и наименование императорского высочества?! Разве ж это рост? Конечно, девушка — это вовсе не дозорная башня, ей и не следует возвышаться над всеми, но ведь есть же некоторые допустимые пределы. Да, и потом — это лицо! Разумеется, какой её создал Господь, такой ей и надлежит быть, но ведь насколько это несправедливо! Кругом столько хорошеньких женщин, у них такие приятные лица.
Вот её величество, желая сделать ей приятное, отрядила для дежурства возле новоиспечённой великой княгини двух княжён Гагариных, Дарью с Анастасией, и ещё Марию Кошелеву. Ни одна из троих не могла считаться красавицей, однако же столько раз Екатерина замечала, какими взглядами одаривают их мужчины.
Когда случалось в зеркале видеть ей саму себя вместе с той же, например, Дарьей, то никакое платье не спасало, никакие украшения не могли быть сравнены с обаянием природного свойства.
Она-то, дура, приписывала сдержанность Симеона Тодорского приличию, сану священника, скромности его, наконец... Как бы не так. Окажись на её месте какая-нибудь круглолицая, с правильными чертами лица и крупными бёдрами, никакой священнический сан небось не помог бы...
Только подумать, чего она могла бы достигнуть в жизни, будь у неё другие родители, другие учителя, другая родина... Она никак не могла ответить себе на вопрос, почему Господь оделил её лишь тем, что было не нужно никому другому?! За какие такие провинности? Чем она так уж не угодила? Иногда она казалась себе пасынком судьбы — и тогда подкатывало отчаяние.
И вот в довершение ко всему она совсем одна, в чужой дикой стране, среди неискренних улыбок, пустых глаз, среди непонятной культуры и примитивных разговоров. Не к кому прижаться плечом, прирасти душой не к чему... Тут как-то приснился ей вполне сказочный старичок, который приблизился и участливо так поинтересовался, чего бы ей хотелось. Ну, она и принялась перечислять, всю, почитай, ночь перечисляла, а старик этот развернулся и пошёл себе прочь. Она ещё успела крикнуть ему в спину: «Меrde!»[81] — хотя весь разговор между ними был по-немецки. Никогда в жизни не отважилась бы она въяви произнести подобное вслух, а тут — пожалуйста, причём и стыда особенного не ощутила ни тогда, во сне, ни утром, по пробуждении.
Да и чего стыдиться, спрашивается, если она ему, можно сказать, всю душу распахнула, а он повернулся и пошёл себе. Зачем тогда спрашивал...
Освоившись в России, девушка обратила внимание на одну специфическую черту своей новой родины. Тут вся придворная жизнь была замешана на развлечениях. Развлекались много и охотно, соединяя маскарады, балы, походы в оперу или комедию, пикники и семейные шумные празднества в одну непрерывную цепь. Едва ли не всякий вечер императрица устраивала ужин для узкого круга, куда удостаивались быть приглашёнными самые доверенные, самые близкие её величеству люди.