Да и прочим всем, как в 5-м, так и в 6-м классах находящимся, персонам во время сего торжества, хотя не для церемонии, однако ж для приезда ко двору нашему, платье и экипажи свои, по пристойности каждого, хорошие иметь также надлежит».
Приватно же императрица отдала распоряжение: денег не жалеть! В этом сказывался не только природный размах её величества и даже не одно только стремление подобающим образом представить миру будущего императора и вершителя судеб России. Была у Елизаветы и своя, особенная причина для подобной щедрости. Сама лишённая подобающей её положению свадьбы, обвенчанная с Разумовским тихо и чрезвычайно скромно, все эти годы томилась она от неосуществлённости одного из тех желаний, которые преследовали её с юности. Тут имелся лимит её власти: какая ни владычица земли и людей, а ведь не могла и она со всей своей безмерной властью организовать свою свадьбу таким же вот образом. И потому решила Елизавета Петровна так оправить женитьбу племянника, чтобы это была и её тоже свадьба.
Оттого и размах, и ненужный, излишний блеск самых, казалось бы, третьестепенных мелочей.
Специально избранные её величеством придворные списались с французским двором, где незадолго перед тем прошла свадьба дофина. В Дрезден отправили аналогичную депешу. Из Франции и Саксонии в свой черёд получены были подробнейшие отчёты о свадебных торжествах, причём французы даже снабдили словесное описание цветными рисунками, которые Елизавета Петровна рассматривала два вечера кряду, проливая скупые слёзы над раскрашенными карандашными фигурками — эскизом её собственной несбыточной мечты.
Сотни самых разных людей, сообразуясь с приказом «денег не жалеть», не только пили и гуляли на счёт русской казны во всех крупнейших городах Европы, но и кое-что прикупали для свадебных торжеств. Хотя, в сущности, буквальной необходимости закупать что-нибудь, кроме карет и тканей (тут русские действительно не смели тягаться с мастерами), и не было, в Европе приобретались без счета и смысла также платья и костюмы, огромное количество мебели, ливреи, лошадиные парадные сбруи, драгоценности, разнообразные экипажи, домашняя среднего весьма качества утварь, вина, столовые приборы, зачем-то струганый лес (!), игральные карты, книги, атласы, землемерные и астрономические приборы, курительные трубки, стеклянная посуда, монструозные раритеты и чёрт знает что ещё, к свадьбе касательства не имеющее.
Воровали при этом закупщики её величества чудовищно; да и то сказать, раз в столетие отдаётся приказ «денег не жалеть!». Такой ситуацией грех не попользоваться. Четверо закупщиков сгорели от вина, выпитого в таких количествах, что владелец постоялого двора в Париже, где происходили бесконечные возлияния, рассказывал потом о постояльцах из России в тональности легенд — иначе ему бы не поверили... Один закупщик так и не объявился в Варшаве: и он сам, и денежки так и канули в Лету... Но это всё были отдельные, соразмерно масштабам производившихся приобретений неувязочки; большинство же посланных за границу россиян не только об утробе, но и о долге помнили.
А едва только вскрылась Нева-река, потянулись отовсюду к столичным причалам корабли, доверху груженные добром, которое затем частью разворовывали (а как же, помилуйте!), частью свозили в подвалы Зимнего дворца и рассортировывали по назначению. Струганый лес практически без потерь, сколько и было закуплено, аккуратно сложили на берегу и даже соорудили над штабелем временный навес, чтоб, значит, дождь не подтачивал европейскую, неизвестно для каких надобностей купленную древесину. Все, однако, четыре клавесина загадочным образом пропали на пути от пристани во дворец. Чтобы не расстраивать её величество, императрице о сём прискорбном происшествии решено было не докладывать.
Как своего рода живую реликвию, выписали брата Иоганны-Елизаветы Августа, мужчину тихого, неловкого в движениях, с вечной гримасой мучительного вспоминания на лице.