Потом стали палить из пушек. Когда выпалили из пушек, то подняли на ботике штандарт».
4
Стыдно сказать, стыдно и неловко, но для мужа, да, теперь уже для мужа, у Екатерины в предыдущие дни буквально не нашлось времени, чтобы с чувством, с толком, с расстановкой... Ну вы понимаете...
По прошествии нескольких дней сама мысль об этом казалась чудовищной, тогда как в дни свадьбы сил у Екатерины доставало лишь настолько, чтобы без помощи служанки раздеться и бухнуться в постель, забывшись тяжёлым и кратким сном.
Она тянула до последнего, и наконец это «последнее» наступило.
И 30 августа великая княгиня практически совсем не пила, чтобы предстать перед супругом в наилучшем виде, то есть строгой, сдержанной и податливой. Но когда пришёл вечер и великий князь нетвёрдой походкой вошёл в спальню Летнего дворца, когда разоблачённая до нижнего белья Екатерина, превозмогая стыд, вошла в спальню супруга, в незашторенное окно заглядывала полновесная луна, а в темноте висела тишина, решительно не разбавленная никаким желанием.
Вспомнив уроки Маши Жуковой, Екатерина тихо притворила за собой тяжёлую дверь и шёпотом позвала:
— Ваше высочество?
Несколько секунд спустя ответом ей был спокойный тяжёлый храп.
— Чёрт... — выругалась её высочество.
ГЛАВА VIII
1
В штеттинском замке из жилого крыла можно было по узкой каменной лестнице попасть в звонницу, где вечные сквозняки, дополняемые ветром, шептались в колоколах... Маленькая Софи, приучая себя не бояться темноты, поздними вечерами в одиночку поднималась по холодным ступеням на площадку, откуда до самой колокольни было несколько метров и лёгкая скрипучая, как и положено, дверь из сухих сосновых досок с одним вечно незаживающим глазком клейкой смолы, столь прилипчивой к пальцам Бывало, девочка взбиралась по лестнице в кромешной темноте, и сердце тревожно ухало в голове ли, над головой ли, а может, даже и в груди, поднималась и, приподнимая в очередной раз ногу, не обнаруживала ступеньки. Не было больше ступеней, оказывается, забралась на площадку. Но в тот короткий момент, когда ожидающая коснуться опоры нога девочки эту опору не обнаруживала, в тот кратчайший миг проскальзывало ощущение, будто сверзаешься в пропасть. Темнота и вызываемый ею страх лишь обостряли восприятие... Такое вот жуткое отсутствие ступени под ногой и такое же чувство падения испытывала Екатерина теперь, с той лишь разницей, что нынешнее чувство было взрослее и потому — безжалостнее.
Если падающий человек может и как бы даже обязан закричать, привлечь внимание (тех же ангелов, скажем), попытаться помягче приземлиться, то у Екатерины не имелось даже таких вполне очевидных и естественных прав. Больше того, она должна была делать вид, будто ничего и не происходит.
Казалось бы, не должно быть для неё ситуации более унизительной, чем та, которая произошла в брачную ночь. И десять, и сто лет пройдёт, и умирать будет — не позабудет, как под присмотром бесстыжей луны, выпростав из-под одеяла ногу с крупно выпирающими у лодыжки косточками, мирно спал супруг и наследник престола Пётр Фёдорович, великий князь и кавалер славянских орденов, названия которых при очевидной простоте она так и не могла запомнить. Суть даже и не в том, что Екатерина прочувствовала в тот момент собственную нежеланность; нежеланность — это бы ещё ладно, но вот ненужность...
Наглотавшись слёз, она решила никому и никогда не говорить о случившемся — пускай уйдёт с ней в могилу. Да и потом, вся жизнь впереди, мало ли что ещё будет. Но сама же и нарушила данное себе слово, причём нарушила буквально через несколько часов, когда перед завтраком всю ночь переживавшая за госпожу и подругу Маша Жукова влетела к ней и шепнула:
— Ну как, больно было?
К подобной ситуации, к такому вот искреннему волнению, к такой заинтересованной женской дружелюбности великая княгиня оказалась не готова — и разрыдалась, и рассказала.
О чём сама же и пожалела.
Сколько должна ждать девушка права называться женщиной? Впрочем, Екатерина поначалу не знала даже, как реагировать на подобное отношение великого князя и вполне законного супруга. Несколько раз она подступала к этой стыдной и весьма опасной теме, обтаптывала паркет возле Петра, обговаривала пространство вокруг этой немыслимой темы, однако вплотную подойти и уж тем более коснуться непростого вопроса так и не отважилась. По-немецки ли, по-русски, по-французски ли спросить — это же немыслимо! Лишь только после того, как начала жить с Петром под одной крышей, спать в одной спальне (покуда он дозволял, позднее пришлось ей перебраться в отдельную спальню), только после того, как компания мужа сделалась бытовым фоном, а игры мужа— главным её занятием, сумела она постичь невероятную и прежде казавшуюся игрой глупость его высочества великого князя. Когда в день его рождения поднимались заздравные тосты, возглашавшие здоровье и долголетие «не мальчика, но мужа», Екатерина поняла это именование слишком уж буквально и страдала теперь от собственной же ошибки.