«Ксенофан, Парменид, Мелисс кладут в основание положение: „ничто есть ничто, ничто не существует, или тождественное представляет собою сущность“, т. е. они признавали сущностью один из противоположных предикатов. Значит, там, где они встречают в каком бы то ни было определении противоположный предикат, они упраздняют это определение; но последнее, таким образом, упраздняется лишь другими определениями,— моим установлением определённого положения, различением, которое я провожу, различением, согласно которому одна сторона истинна, а другая ничтожна. Они исходят из некоторого определённого положения; ничтожность противоположного положения не выступает в нём самом, оно не упраздняет само себя, т. е. не имеет противоречия внутри себя. Я устанавливаю, например, что нечто ничтожно, затем показываю наличность этого нечто в движении, из чего, следовательно, вытекает, что последнее ничтожно. Но другое сознание не устанавливает этого положения. Моё сознание объявляет это положение непосредственно истинным, но другой имеет право устанавливать, как нечто непосредственно истинное, нечто другое, а именно движение. Это часто бывает, когда одна философская система опровергает другую: первая система кладётся в основание, и, исходя из неё, сражаются с другой. Мы очень облегчаем себе задачу, если говорим: „Другая система не истинна, потому что она не согласуется с моей“. Ведь другая система имеет право сказать то же самое. Нисколько не улучшает дела то обстоятельство, что я доказываю свою систему или своё положение и затем умозаключаю: следовательно, противоположное ложно; этому противоположному положению первое всё же представляется чем-то чуждым, внешним. Неистинность ложного положения должна быть доказана не другим положением, не на том основании, что противоположное положение истинно, а в нём самом; у Зенона мы видим пробуждение этой разумной точки зрения»[44].
Кризис монизма
Досократовскую философию исторически следует делить на доэлейскую и послеэлейскую. Парменид обозначил противоречия раннегреческого монизма. Философия не могла развиваться далее в этих рамках. Оказавшись в тупике, в результате она сделала шаг назад. Это не означает, конечно, абсолютного регресса. Прогресс наук, в том числе и философии, не есть прямая линия, многие достижения часто сопровождаются утратами, сдачей завоёванных ранее позиций. Учения Эмпедокла, Анаксагора и Демокрита в той или иной степени являются ответом на философию Парменида, ответом на поставленные им вопросы. Эти вопросы определят дальнейший ход развития греческой философии. Несмотря на историческое величие учений и самих фигур Эмпедокла, Анаксагора и Демокрита, они идут по пути отказа от монизма и отходу от важных достижений предшествующего философского развития — и в первую очередь именно от достижений диалектики. Они становятся на точку зрения рассудочного мышления и механицизма. Тем не менее, скорее стихийно, чем сознательно эти мыслители пытаются нащупать новые пути в усложнении философии, они видят, что границы ранней примитивной ещё греческой мысли мешают движению вперёд.
По Пармениду истинно сущее бытие неизменно, не может развиваться, рождаться и погибать. Элейцы с формальной стороны пришли к абсурду с этим положением. Это означало, что необходимо возвратиться к гераклитовским принципам и к идее становления, но на более развитой основе, опирающейся на продвинутый аппарат категорий диалектической логики. Но философии ещё придётся пройти длинный путь развития, чтобы прийти к этому уже только у Гегеля, да и то в мистифицированной форме. По существу, адекватное решение этой задачи будет осуществлено лишь марксизмом.
Что касается поздних досократиков, то они пошли другим путём — придали этот характер неизменности бытия определённым материальным элементам, а реальные изменения в мире были объяснены механическим перемещением, разделением и т. п. этих элементов. Так была осуществлена попытка согласовать путь доксы и путь истины.
Учение Платона тоже было в какой-то степени ответом на эту ситуацию, но гораздо более плодотворным. Правда, и тут не обошлось без существенного регресса. Платон порвал с материалистической традицией ранней греческой философии и стал основоположником последовательного идеализма. Философия Платона была, по сути, новой эпохой в развитии античной диалектики. Платон стал разрабатывать новую онтологию, включавшую и этический аспект. Платон уже далёк от восприятия единства мира ранних материалистов. Но, жертвуя монизмом и материализмом, он прокладывает новые пути развития диалектики, обращаясь к вопросу о сущности вещей и вопросу о понятии. Аристотель, наконец, попытался подытожить всё развитие греческой мысли. Он, так или иначе, пытается дать ответы на большинство вопросов, встававших в ходе этого развития, но вышло так, что он скорее проблематизировал эти вопросы и поставил множество новых.
44
Там же, стр. 273—274. К вопросу о характеристике Гегелем Зенона как родоначальника объективной логики стоит разъяснить следующее. Подлинная диалектика выступает на всех уровнях и как субъективная, и как объективная, и как диалектика всеобщего, и как определённого предмета, и как закон мышления, и как закон бытия. Конечно, необходимо понимание того, как все это соотносится. Каждый греческий диалектик сделал свой вклад в развитие этой науки на определённом уровне. И даже если некоторым из них, как, например, Гераклиту, был понятен этот целостный тотальный характер диалектики, то все же никто из них не дал полной картины. Гегель следующим образом попытался объяснить, в чём заключается научный прорыв наиболее значимых греческих диалектиков-досократиков:
«Диалектика Зенона ухватывает, таким образом, определения, имеющиеся в самом содержании; но она может быть названа также и субъективной диалектикой, поскольку она имеет место в размышляющем субъекте и единое, в котором нет этого движения диалектики, есть абстрактное тождество. Шаг вперёд от диалектики, пребывающей как движение в субъекте, состоит в том, что она должна сама стать объективной. Если Аристотель порицает Фалеса за то, что он уничтожил движение, так как изменение не может быть понято из бытия; если он не находит действующего начала также и в пифагорейских числах и платоновских идеях, понимаемых как субстанции вещей, причастных этим субстанциям, то Гераклит понимает само абсолютное как этот диалектический процесс. Есть, таким образом, троякого рода диалектика: а) внешняя диалектика, беспорядочное рассуждение, в котором не растворяется сама душа вещей, β) имманентная диалектика предмета, имеющая, однако, место в размышлении субъекта, γ) объективность Гераклита, понимающего диалектику как основоначало. Необходимый шаг вперёд, сделанный Гераклитом, заключается в том, что он перешёл от бытия γ как первой непосредственной мысли, к становлению, как второй мысли; это — первое конкретное, абсолютное, как единство противоположностей в нём самом. У Гераклита, таким образом, мы впервые встречаем философскую идею в её спекулятивной форме, между тем как рассуждения Парменида и Зенона представляют собою абстрактный рассудок» (Гегель. История философии. Книга первая. Изд. «Наука», 2006 г., стр. 286—287).
Самое последнее утверждение очевидно неверно и противоречит тому, что писал сам Гегель. Более схематично и проще можно, наверное, объяснить всё это следующим образом: Гераклит — диалектика общего, тотальности всего бытия, включая мышление. Правильное понимание отношения диалектики мышления и бытия. Это и объективная диалектика, и субъективная, но разработана собственно объективная. Отсутствует спекулятивный метод мышления, тем более нет его анализа. Гераклит — это очень общее, но очень глубокое понимание, что такое диалектика. Парменид — спекулятивное мышление, «субъективная диалектика». Зенон — тоже спекулятивное мышление и «субъективная диалектика», но при этом ещё и имманентная диалектика, т. е. рассмотрение предметов в их «самодвижении», через раскрытие их внутренних противоположностей. «Имманентная диалектика предмета, имеющая, однако, место в размышлении субъекта» — у Гегеля, точнее не скажешь.