Аристотель критикует теорию идей Платона, отвергая возможность существования идей вне вещей. Аристотель обращается к единичным вещам, но не впадает при этом в эмпиризм. Он, по сути, даёт определение вещи, близкое эмпирическому описанию, но приходит к этому другим, рационалистическим путём. И в этих рассуждениях о сущности вещи Аристотель довольно непоследователен, местами очень путанно излагает. Его позиция не проработана до конца. Но, тем не менее, его учение о сущности — одно из самых ценных частей его наследия.
Тут надо, прежде всего, заметить, что сама постановка вопроса не вполне корректна: «Находится ли сущность вещей в вещах или вне их?» К такой постановке вопроса, в свою очередь, возникают другие вопросы, аналогичные тем, которые возникали у самого Аристотеля к утверждению пифагорейцев о том, что вещи составлены из чисел.
Аристотель ставит вопрос о «вещи самой по себе», что делает вещь её самой.
Тут он разделяет первую и вторую сущность. Допустим, мы исследуем, что является сущностью Сократа. Сам Сократ — это первая сущность, а роды и виды, то, что он «человек», «живое существо» — вторая сущность. Аристотель при этом утверждает, что в реальности существует только первая сущность, т. е. единичная вещь, а роды и виды — только в единичных вещах. Вопрос о статусе родов и видов остаётся, тем не менее, не прояснённым. И тут снова Ленин ухватывает самую суть:
«Наивная запутанность, беспомощно-жалкая запутанность в диалектике общего и отдельного — понятия и чувственно воспринимаемой реальности отдельного предмета, вещи, явления»[57].
Отвергнув идеализм Платона, он не может правильно решить вопрос об объективности общего, потому что не понял, что ответ тут невозможен без понимания того, что «сущность как определённость самой вещи не принадлежит вещи именно потому, что сама эта вещь „принадлежит“ не себе, а некоему целому, в котором она играет роль подчинённого момента. Единичная вещь — орган этого целого, конечное выражение и воплощение природы этого целого» (Науменко[58]).
Исходя из своей теории материи и формы, Аристотель подходит к тому, что сущность вещи — это «последняя форма». Материя — «то, из чего» (не только материальное — например, слово из букв), форма — это не только и не столько внешний вид, но в целом, что есть вещь. Вещь — единство формы и материи, при этом на вопрос, что есть вещь, сама по себе отвечает главным образом форма.
Первая форма — род, следующая — вид, подвид и т. д. Определение, что такое «стул» — это предпоследняя форма, дальше последняя форма — описание конкретного экземпляра стула (включающая путь от рода к виду и т. д.).
Во всём этом ценна сама материалистическая тенденция, которой следует Аристотель. Он пытается преодолеть идеализм и дуализм Платона, но сохранить при этом какую-то значимость и объективность общего («родов» и «видов») и не впасть в механистический и метафизический материализм, не признающий ничего, кроме единичных вещей. Более того, с помощью понятия «формы» он всё же близко подходит к диалектическому и материалистическому понятию сущности. Но решить до конца эту задачу невозможно без понимания диалектики общего и отдельного.
Резюмировав всё, что касается теории сущности Аристотеля, можно сказать, что его главное достижение — это то, что он сохранил идеальное в реальном. Последовательно он эту задачу, правда, решить не смог. Он отверг идеализм Платона, но всячески пытался избегнуть вульгарного материализма и сохранить сам вопрос о сущности. «Форма» Аристотеля — это и есть идеальное, но это идеальное находится в материальном мире. И в этом Аристотель полностью прав. Не смог же он понять, как оно там находится. Для того чтобы подойти к решению этого вопроса, необходимо исходить из точки зрения «тотальности».
58
Л. К. Науменко. Монизм как принцип диалектической логики. Алма-Ата. 1968, стр. 104—105.