— А если немцы могилу раскопают?
— Наши не дураки. Тех, кто могилу копал, уже нет, они у Диковского, а землю немцы уже вскопали местах в пяти, но без толку, пусть ищут. Теперь комендант попал в дурацкое положение. О расстреле Диковского он уже наверняка доложил начальству, а как теперь о живом мертвеце докладывать будет?
— Дедушка, — вдруг вспомнил Гриша, — а Кривин, которого расстреляли, это тот самый, которого Диковский подозревал? Значит, Семён Крикунов своё дело сделал? Разоблачили Кривина?
— Сделал, Гришенька, сделал…
— Дедушка, а если теперь…
Гриша придвинулся вплотную к пастуху и начал что-то оживлённо шептать ему на ухо.
Вязьмин внимательно слушал, кивал головой, то хмурился, то улыбался и, наконец, сказал:
— Умно ты задумал, Гришенька. За твою мать, за сестру, за Тихона их всех бы на тот свет отправить. Только опасно всё это.
— Я не боюсь.
— Рисковать с умом нужно. Ладно. Подумаем, посоветуемся, потом решим, а мысль твоя верная.
Шли дни, а Кондрат Вязьмин молчал. Гриша хотел ему напомнить о разговоре, но пастух однажды перед вечером сам сказал:
— Гришенька, приходи ко мне сегодня ночевать.
Мальчик с нетерпением ждал вечера. Может быть, он увидит самого Диковского?..
Как только начало смеркаться, мальчик пришёл к Вязьмину.
Старик как ни в чём не бывало напоил Гришу чаем, поговорили о том, о сём. Потом дед поднялся, достал полушубок, постелил его на лавке и, сдерживая зевоту, сказал:
— Давай, Гришенька, ложись-ка спать.
У мальчика вертелся на языке вопрос, что всё это значит, но почему-то расспрашивать деда не решался.
Гриша старался не спать: вертелся на лавке, прислушивался. Но сон незаметно подкрался. И он уснул. Проснулся от какого-то шороха и сразу почувствовал: в избе есть кто-то посторонний. Гриша сел, лавка скрипнула. Дед спросил:
— Ты что, Гришенька?
Гриша гмыкнул что-то нечленораздельное, а чей-то незнакомый голос произнёс:
— Иди, дед, подежурь, а мы поговорим.
Кондрат тихонько прихлопнул дверь, а незнакомец подсел к Грише на лавку.
— Рассказал мне дед о твоём плане, — негромко сказал мужчина.
«Диковский», — мелькнула у Гриши радостная догадка.
А Диковский продолжал:
— Обсуждали мы его с товарищами и решили…
Диковский замолчал, а Гриша весь напрягся в ожидании.
— Решили, что план дельный и выполнимый. Только нужно все мелочи продумать, ничего не упустить, иначе…
Часа два говорили они. Под конец Диковский спросил:
— Ну как, орёл, не дрогнешь?
— Я не боюсь. С мальчишки что возьмут?
— Если не дрогнешь, то всё будет хорошо. Ты учти, Григорий, вашему коменданту тяжело приходится. Начальство требует любой ценой ликвидировать партизан, иначе на фронт отправят. Мечется он, а ничего не выходит. Так что для твоего плана почва уже готова. Комендант сейчас на всё готов.
Под утро Диковский ушёл, а вечером того же дня, пригнав коров, Гриша пошёл прямо в комендатуру. Во рту неприятно пересохло, и в коленках была какая-то слабость. «Сумею ли, не выдам ли себя?» — билась тревожная мысль.
— Куда идёшь, щенок? — окликнул его часовой.
— К пану коменданту, — уверенно сказал Гриша.
— Подождийт, — бросил часовой и что-то крикнул шедшему в штаб высокому поджарому немцу.
Через несколько минут тот высунулся из окна, крикнул несколько слов часовому.
— Проходийт, — подтолкнул тот Гришу.
Мальчик вошёл в бывшую учительскую и предстал перед Отто Густавом Шварцкопфом. Комендант — пожилой худощавый немец с заметной лысиной и прилизанными висками — сидел за столом. Гриша низко поклонился.
— Ты есть мальшик у немецких корофф?
«Сам ты немецкая корова», — подумал Гриша, но ответил весьма почтительно:
— Так точно, господин пан комендант. — И тотчас же подумал: «Что я говорю — господин пан, масло масленое», но, заметив, что почтительность коменданту понравилась, решил: «Так и дальше буду говорить».
— Я тебя слушаю, — сухо произнёс Шварцкопф.
— Господин пан комендант, коров мы пасём около леса, а за лесом трясина есть…
— Что есть трясин?
— Как бы сказать… ну, болото.
— Ах, болото! Так, так, продолжай.
— Так вот, через лес к этому болоту люди ходят. Я подумал, что бы им там делать? А сегодня увидел одного человека и всё понял.
— Кого ты видель?
— Диковского.
Шварцкопф вздрогнул, невольно оглянулся и побледнел.
— Ты его зналь?
— Как же, господин пан комендант, он до призыва в армию в наше село ходил.
— К кому? Кто есть его знакомые?